Узел подёргивался, сжимаясь.
— Мне надо… — начал было Руал, но не услышал своего голоса. Начал вновь: — Я должен… догнать.
Ларт отошёл. Тяжело навалился на стол. Помолчал, опустив голову. Потом поднял изувеченное лицо:
— Конечно, должен.
Они уходили, спускаясь вниз, с холма. Руал не мог бежать — подгибались ноги. В отчаянии, что теряет её, он крикнул глухо, и крик тут же был унесён ветром, но она услышала и обернулась. Потом обернулся Март.
Снова налетел ветер, поднял столбом палые листья, закрутил и бросил — Ящерица двинулась Руалу навстречу, медленно, будто неохотно, через силу, с трудом. Март смотрел ей в спину и немо разевал рот, будто выброшенная на берег рыбина.
Встретились. Удивлённо воззрившись на незнакомца, забормотал что-то малыш у неё на руках. Она, не глядя, сунула ребёнку тряпичную игрушку.
— Ты спасла мне жизнь.
— Мы квиты.
— Уходишь?
Малыш потянул игрушку в рот, с удовольствием ухватил её розовыми дёснами.
— Руал… А помнишь, муравьи?
…До чего тёплым был золотистый песок на речном берегу, под обрывом! В песке этом ползали, обуянные азартом, двое подростков, а между ними, на утрамбованном пятачке, разворачивалось муравьиное сражение. Чёрными муравьями командовала Ящерица, а юный Марран — рыжими… Некоторое время казалось, что силы равны, потом рыжая армия Руала отступила беспорядочно, чтобы в следующую секунду блестящим манёвром смять фланг чёрной армии, прорвать линию фронта и броситься на растерявшуюся Ящерицу.
— А-а-а! Прекрати!
Муравьи взбирались по голым загорелым щиколоткам… Она прыгала, вертелась волчком, стряхивая с себя обезумевших насекомых. Марран сидел на пятках, утопив колени в песке, и улыбался той особенной победной улыбкой, без которой не завершалась обычно ни одна из его выходок…
— Ну и целуйся с муравьями своими! — кричала она обиженно.
— Ну, целоваться я хочу с тобо-ой…
И он набил полный рот песка, ловя её ускользающие, смеющиеся губы, пытаясь удержать вёрткое, как у ящерицы, тело, остановить хоть на миг, почувствовать, как с той стороны тонких полудетских рёбер колотится сердце, колотится и выдаёт с головой её радость, возбуждение и замешательство… Пересчитать песчинки, прилипшие к бёдрам и коленкам, запутавшиеся в растрёпанных волосах…
Куражился осенний ветер. Поодаль ждал Март, её муж, ждал, не замечая судорожно стиснутых пальцев. Ребёнок слюнявил тряпичную куклу.
— Муравьи? Нет, кажется, не помню.
Тучи то и дело перекрывали солнце, и тогда казалось, что кто-то накинул тёмный платок на огромную лампу.
— А… Как ты дразнил меня, помнишь?
…Изумрудная ящерица на плоском камне. Оранжевые бабочки над зелёной травой… Она умела тогда превращаться в ящерицу, и только в ящерицу, и мальчишка смеялся:
— А в стрекозу можешь? А в саламандру? А в дракона?
— Ну, хватит, Марран! Можешь больше не приходить!
Он поймал её и оторвал тёплый, подрагивающий хвостик, повесил на цепочку и носил на шее, ощущая ежесекундно, как он щекочет его грудь под рубашкой…
Она злилась до слёз. Это было раньше, давно, давно, ещё в детстве…
— Нет, не помню, Ящерица. Не помню.
От рощи несло сыростью; Ильмарранену казалось, что он врос в пригорок, врос, заваленный листьями по колено.
— А река, форели? Вспомни, Марран!
…Река была тёплой, кристально чистой, и в самую тёмную ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.
Он и сам был форелью — крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не стоило догнать ту, что плыла впереди.
Она уходила вперёд, возвращалась, вставала поперёк реки, кося на него круглым и нежным глазом. Он проносился мимо неё, на миг ощутив прикосновение ясной, тёплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из воды, чтобы мгновенно увидеть звёзды и поднять фонтан сверкающих в лунном свете брызг.
Потом они ходили кругами, и круги эти всё сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…
А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясённые, притихшие, и жемчужные капли воды скатывались по обнажённым плечам и бёдрам…
Он перевёл дыхание. Воспоминание поселилось в нём, заслонило осенний день, и сильнее затянулся внутри него тугой болезненный узел.
— Форели?
Он вспомнил, как мягко светит луна сквозь толщу вод, как хорошо смотреть на неё из глубины прозрачной реки.
Март уже стоял рядом — бледный, осунувшийся, встревоженный. Попробовал взять Ящерицу за плечи:
— Стель, пойдём…
Ребёнок у неё на руках выронил игрушку и завозился возмущённо. Март подобрал куклу и смял её в руках:
— Ну, пойдём… Пойдём, мальчишка будет капризничать… Пойдём…
Другая рука отстранила его.
— Оставь… — тихо произнёс Легиар.
Руал встретился с Лартом глазами. Март потянулся было взять ребёнка, но Ящерица не отдала. Так и остались стоять, как стояли — между ними посапывал, пускал слюнки малыш, пытаясь ухватиться за Руалову рубашку.
— Ты… Руал, зачем ты меня… позвал?
Руал опустил голову и увидел свои руки — всё это время, он, оказывается, вертел в пальцах золотой Амулет Прорицателя.
Не спрашивай, зачем. Я не могу. Я не могу этого сделать.
Но она заглядывала ему в глаза, знала ответ, ждала и боялась. Ждала и боялась, что он её… позовёт. А он молчал, молчал и смотрел на свои руки.
Каркая, поднялась из рощи воронья стая. Ильмарранену хотелось, чтобы жухлые листья завалили его по самые брови.
Малыш захныкал, и хныкал всё громче, пока не разревелся горько и обиженно. Укачивая и бормоча что-то нежное, примирительное, Ящерица тщетно пыталась его успокоить.
Руал поймал проглянувшее солнце на золотую грань медальона. Встряхнул Амулет на цепочке, как игрушку, предложил малышу:
— Смотри, какая цаца…
Ребёнок удивился, широко раскрыл ещё полные слёз глаза, ударил кулачком по медальону, тот качнулся у Руала в руке.
— Давай! — подзадорил малыша Ильмарранен.
Мальчишка ухватил золотую пластинку двумя руками и радостно потянул её в рот, едва не выхватив медальон у доброго дяди.
— Руал… — сказала Ящерица так тихо, что он скорее угадал своё имя, чем услышал его.
Он поднял ладонь. Ладонь вспомнила тяжесть маленького, юркого, солнцем нагретого зверька, щекочущее прикосновение изумрудной чешуи и крохотных коготков.
Прощай.
Он увидел, как ящерица соскользнула с его ладони и утонула в июльской траве.
Снова налетел осенний ветер, и женщина, стоящая перед ним, горестно опустила глаза.
Он смотрел вслед. Фигурки людей, уходивших прочь, становились всё меньше и меньше, пока хилый лесок у подножия холма не поглотил их совсем.
Снова погрузилось в тучи спасённое им солнце.
Погасли блики на поверхности медальона, которому ещё предстояло найти своего Прорицателя.
Дорога давно была пуста, но Руал смотрел и смотрел, и глаза его воспалились от ветра, который швырял к его ногам рыжие трупы зелёных листьев.
Потом поднял голову к бешено несущимся облакам.
Он стоял на холме посреди мира, обречённый на вечную горечь утраты и вечное счастье быть собой. Простивший. Прощённый. Человек под небом.
Бесконечная дорога лежала у его ног, но нельзя было понять — то ли он отправляется в путь, то ли наконец вернулся.
ШРАМ
Роман
ПРОЛОГ
…откуда явился он и куда лежит его путь.
Он бродит по миру, как бродят по небу созвездья.
Он скитается по пыльным дорогам,
и только тень его осмеливается идти следом.
Говорят, что он носит в себе силу… …но не этого мира.
…даже маги избегают его, ибо он неподвластен им.
Кто встанет на его пути по воле судеб или по недомыслию —
проклянёт день этой встречи…
…помыслы неведомы, избранных он умеет одарить.