Дороги служат ему, как псы…
Горные вершины и камни далёкого моря, холмы…
…и ущелья, нивы… …его тайну от людей.
…лесов и предгорий, равнин и побережий, тропинки и тракты…
И говорят, что вечно он будет бродить и скитаться.
Остерегись встречи с ним — на людной ярмарке…
…или в берлоге отшельника — ибо он всюду…
…И порог твоего дома не услышит ли однажды поступь Скитальца?
Часть первая
ЭГЕРТ
Стены тесной таверны уже сотрясались от гула пьяных голосов. После чинных взаимных тостов, после солёных шуточек, после весёлой потасовки пришло время танцев на столе. Танцевали с парой служанок — те, раскрасневшиеся, трезвые по долгу службы, но совершенно одуревшие от блеска эполетов, от всех этих пуговиц, ножен, нашивок и страстных взглядов, из кожи лезли вон, лишь бы угодить господам гуардам.
Грохались на пол бокалы и кувшины; причудливо изгибались серебряные вилки, придавленные лихим каблуком. Веером, как колода карт в руках шулера, летали по воздуху широкие юбки; от счастливого визга звенело в ушах. Хозяйка таверны, мудрая тощая старуха, отсиживалась на кухне и лишь изредка высовывала нос из своего убежища — знала, плутовка, что беспокоиться нечего, что господа гуарды богаты и щедры, что убытки возместятся с лихвой, а популярность заведения лишь возрастёт стократ…
После танцев гуляки умаялись — шум голосов несколько поутих, служанки, отдуваясь и на ходу поправляя неполадки в одежде, наполнили вином уцелевшие кувшины и принесли из кухни новые бокалы. Теперь, немного опомнившись, обе стыдливо опускали ресницы, соображая, не слишком ли вольно вели себя до сих пор; одновременно в душе у каждой таилась горячая надежда на что-то неясное, несбыточное — и всякий раз, когда запылённый ботфорт будто ненароком касался маленькой ножки, эта надежда, вспыхнув, заливала краской юные лица и нежные шеи.
Девушек звали Ита и Фета, и немудрено, что подвыпившие гуляки то и дело путали их имена; впрочем, многие из гостей уже едва ворочали языком и не могли больше говорить комплименты. Страстные взгляды замутились, а вместе с ними понемногу угасла девичья надежда на несбыточное — когда в дверной косяк над головой Иты вдруг врезался тяжёлый боевой кинжал.
Сразу стало тихо; даже хозяйка высунула из своей кухни обеспокоенный лиловый нос. Гуляки оглядывались в немом удивлении, будто ожидая увидеть на прокопчённом потолке грозное привидение Лаш. Ита сначала раскрыла в недоумении рот — а осознав наконец, что случилось, уронила на пол пустой кувшин.
В воцарившейся тишине отодвинулся от стола тяжёлый стул; давя ботфортами черепки разбитого кувшина, к девушке неспешно приблизился некто, чей пояс был украшен пустыми кинжальными ножнами. Зловещее оружие извлечено было из дверного косяка; из толстого кошелька явилась золотая монета:
— Держи, красавица… Хочешь ещё?
Таверна взорвалась криками и хохотом. Господа гуарды — те, кто ещё в состоянии был двигаться — радостно колотили друг друга по плечам и спинам, радуясь такой удачной придумке своего товарища:
— Это Солль! Браво, Эгерт! Вот свинья, право слово! А ну, ещё!
Обладатель кинжала улыбнулся. Когда он улыбался, на правой щеке его у самых губ проступала одинокая ямочка; Ита беспомощно стиснула пальцы, не сводя с этой ямочки глаз:
— Но, господин Эгерт… Что вы, господин Эгерт…
— Что, страшно? — негромко спросил Эгерт Солль, лейтенант, и от взгляда его ясно-голубых глаз бедняжка Ита покрылась испариной.
— Но…
— Становись спиной к двери.
— Но… господин Эгерт… сильно выпимши…
— Ты что, не доверяешь мне?!
Ита часто замигала пушистыми ресницами; зрители лезли на столы, чтобы лучше было видно. Даже пьяные протрезвели ради такого зрелища; хозяйка, немного обеспокоенная, застыла в кухонных дверях с белой тряпкой наперевес.
Эгерт обернулся к гуардам:
— Ножи! Кинжалы! Что есть, ну!
Через минуту он был вооружён, как ёж.
— Ты пьян, Эгерт, — проронил, будто невзначай, другой лейтенант по имени Дрон.
В толпе гуардов вскинулся смуглый молодой человек:
— Да сколько он выпил?! Это же клопу по колено, сколько он выпил, с чего это он пьян?
Солль расхохотался:
— Верно! Фета, вина!
Фета повиновалась — не сразу, механически, просто потому, что не повиноваться приказу гостя у неё никогда не хватало смелости.
— Но… — пробормотала Ита, глядя, как в горло Солля опрокидывается, журча, винный водопад.
— Ни… слова, — выдавил тот, вытирая губы. — Отойдите… все.
— Да он пьяный! — крикнули из последних зрительских рядов. — Он же угробит девчонку, дурачьё!
Последовала возня, которая, впрочем, скоро стихла — кричавшего, по-видимому, переубедили.
— Бросок — монета, — пояснил Ите пошатнувшийся Эгерт. — Бросок — монета… Стоять!!
Девушка, попытавшаяся было отойти от дубовой двери, испуганно отшатнулась на прежнее место.
— Раз, два… — Солль вытащил из груды оружия первый попавшийся метательный нож, — нет, так неинтересно… Карвер!
Смуглый юноша оказался рядом, будто только и ждал этого окрика.
— Свечи… Дай ей свечи в руки и одну — на голову…
— Не-ет! — Ита расплакалась. Некоторое время тишину нарушали только её горестные всхлипывания.
— Давай так, — Солля, похоже, осенила незаурядная мысль, — бросок — поцелуй…
Ита вскинула на него заплаканные глаза; секунды промедления было достаточно:
— Лучше я! — и Фета, оттеснив товарку, встала под дверью и приняла из рук хохочущего Карвера горящие свечные огарки…
…Десять раз срезал клинок трепещущее пламя, и ещё дважды вонзался в дерево прямо над девичьей макушкой, и ещё трижды проходил на палец от виска. Пятнадцать раз лейтенант Эгерт Солль целовал скромную служанку Фету.
Считали все, кроме Иты — она удалилась на кухню рыдать. Глаза Феты закатились под лоб; меткие руки лейтенанта нежно лежали у неё на талии. Хозяйка смотрела печально и понимающе. У Феты обнаружился жар; господин Солль, обеспокоенный, сам вызвался проводить её в её комнату; отсутствовал он, впрочем, не так уж долго, и, вернувшись, встречен был восхищёнными, слегка завистливыми взглядами.
Ночь перевалила через наивысшую свою точку и вполне могла называться утром, когда компания покинула наконец гостеприимное заведение; Дрон сказал в спину пошатывающемуся Эгерту:
— Все матери в округе пугают дочек лейтенантом Соллем… Ты, пройдоха!
Кто-то хохотнул:
— Купец Вапа… Ну, тот богач, что купил пустой дом на набережной… Так вот, он привёз из предместья… молодую жену, и — что ты думаешь? — ему уже донесли… Бойтесь, говорят, не чумы и разорения, бойтесь гуарда по имени Солль…
Все захохотали, и только Карвер нахмурился, услышав упоминание о купцовой жене. Бросил сквозь зубы:
— То-то я думаю… Кто-то вякнул по простоте душевной, а купец теперь глаз не смыкает… Сторожит…
Он раздражённо тряхнул головой — видимо, купцова жена не первый день занимала его мысли, а ревнивый муж её успел досадить уже одним своим существованием.
Эгерт, пошатнувшись, остановился, и благостная рассеянность на его лице понемногу уступила место интересу:
— Врёшь?
— Если б врал, — отозвался Карвер неохотно. Похоже, разговор был ему в тягость.
Вся компания понемногу встала; кто-то заинтригованно хмыкнул.
Эгерт вытащил из ножен шпагу, свою знаменитую, древней работы шпагу, и торжественно объявил, обращаясь к узкому лезвию:
— Даю обет… Что купец не убережётся ни чумы, ни разорения, ни…
Последние его слова потонули в новом взрыве хохота. Карвер помрачнел и втянул голову в плечи.
Славный город Каваррен был столь же древен, сколь и воинственен. Ни в одном другом городе не жили бок о бок столько славных потомков древних династий; ни в одном другом городе не произрастало рядом такое количество генеалогических древ. Нигде более не ценились столь высоко отвага и умение владеть оружием — сравниться с этой доблестью могло разве что умение выращивать бойцовых вепрей.