Они с Анкой вошли в вагон поезда на пересадочной станции, и за несколько минут Люинь доехала до дома. Анка вышел вместе с ней и проводил до ворот двора. Люинь посмотрела на Анку. Взгляд его синих глаз часто бывал рассеянным. Заметив маленький листочек, упавший с дерева на нос друга, Люинь протянула руку и смахнула его. Анка потрогал нос и улыбнулся.
– Отдохни хорошенько, – сказал он.
– Обязательно.
– И не мучай себя мыслями о том, что не имеет никакого значения, – добавил Анка. – Ты – по-прежнему ты.
С этими словами он развернулся и возвратился в вагон поезда. Люинь осталась одна в саду. Она проводила поезд взглядом.
Она знала, что Анка не любитель всё драматизировать. Если он хотел что-то сделать, он просто брал и делал, а не рассуждал об этом. Он терпеть не мог преувеличивать. Его «спор» с капитаном Фитцем, скорее всего, был серьезным конфликтом. «Что же случилось?» – пыталась представить себе Люинь и не могла.
Были такие слова, которых Анка никогда не говорил ей, а она ему.
Люинь вспоминала, как всё было, когда она впервые вышла из терминала аэропорта на Земле пять лет назад. На нее обрушилось цунами шума моторов. Она так испугалась и изумилась, что попятилась назад. Небо кишело личными летательными аппаратами всевозможных размеров. Самолеты сновали мимо друг друга, едва не задевая небоскребы. Впечатление было такое, что они то и дело в последний момент избегают аварий. Люинь обхватила руками свой чемодан, как тонущий в бурном море уцепился бы за торчащий из воды камень. Небо было не темно-голубым, как у нее дома, не оранжево-красным, как во время песчаной бури, а серым. Со всех сторон всё шумело, гремело, жужжало и гудело. Куда бы Люинь ни бросила взгляд, всюду сверкала реклама. Тысячи людей проносились мимо нее – стремительно, как мелькающие на экране изображения. Люинь отстала от других детей. Друзья окликали ее, кричали, чтобы она их догоняла. Кричали и земляне, приставленные к марсианским детям для сопровождения, но Люинь не могла сдвинуться с места. Стояла как вкопанная, прижав к груди чемодан, и тонула в шуме. Кто-то налетел на нее, и ее чемодан упал на асфальт – словно развалилась и рухнула гора.
И тут чья-то рука подняла ее чемодан. Другой рукой кто-то взял ее за руку и потянул за собой. Мальчик не стал спрашивать у нее, почему она застыла на месте. «Нам нельзя отставать», – сказал он и повел ее вперед. Он шел сквозь толпу, посматривая на указатели и время от времени подпрыгивая, чтобы увидеть, куда идет сопровождающий. Он выглядел так спокойно, так сосредоточенно. Он смотрел то в одну сторону, то в другую и время от времени что-то решительно произносил. Вскоре они догнали группу. На всё это ушло не больше двух минут.
Мальчик благополучно привел Люинь в новый мир.
В тот день он только один раз ей улыбнулся, но с тех пор его улыбка была единственной, занявшей место в ее сердце. Она никогда не говорила ему о своих чувствах и не знала, как он относится к ней.
Цветы в саду цвели в полном жизни безмолвии. Барбертонские маргаритки так разрослись, что их широкие листья почти накрывали тропинку, идущую по саду.
Как только Люинь открыла дверь дома, она сразу услышала громкие, сердитые голоса. Она на минутку остановилась, чтобы послушать. Голоса доносились из гостиной. Похоже, там собралось немало народа.
До Люинь доносились обрывки разговора. Ее сердце забилось чаще. Она на цыпочках подошла к двери гостиной и, затаив дыхание, стала слушать. Вообще-то подслушивание не было в ее правилах. Стыд и страх заставили ее стоять неподвижно. Она не смела ни к чему прикасаться.
Большинство голосов она узнала. С тех пор как дед поселился здесь, с ней и Руди, эти люди (из уважения каждого из них Люинь называла «дядя») стали их регулярными гостями. Самый громкий голос принадлежал дяде Руваку, архонту Системы Водоснабжения. Он был глух на одно ухо и всегда кричал, повернувшись здоровым ухом к собеседнику, хотя сам терпеть не мог, когда люди обращали внимание на его глухоту. Быстрее всех произносил слова дядя Лаак, регистратор досье. Он всегда говорил очень серьезно, длинными абзацами, полными многословными цитатами. Он знал так много, что порой его трудно было понять. Скрипучий голос принадлежал дяде Ланрангу, архонту Системы Землепользования, чью речь, хотя он и говорил на общепринятом языке, Люинь почти не понимала, поскольку Ланранг сыпал аббревиатурами и цифрами, и его голос звучал, как у сломанного робота. Ну и конечно, гремел гулкий голос дяди Хуана, архонта Системы Полетов. Он всегда присутствовал на таких дебатах.