— Завтра, ежели то будет угодно Господу, — сказал священник.
— Завтра ты сможешь отдохнуть, — пообещал Томас Элеоноре по-французски.
Она была в тягости, и ребенок, «ежели то будет угодно Господу», должен был родиться весной. Сам Томас пока еще плохо представлял себя в роли отца и сомневался, что созрел для этого, но Элеонора была счастлива, а ему хотелось доставить своей подруге удовольствие, поэтому парень делал вид, будто счастлив ничуть не меньше. В конце концов, временами это соответствовало действительности.
— Кроме того, — изрек отец Хобб, — завтра мы получим ответы на наши вопросы.
— Завтра, — поправил его Томас, — мы зададим свои вопросы.
— Господь не допустит, чтобы мы тащились в такую несусветную даль попусту, — отрезал священник и, чтобы пресечь со стороны Томаса возможные возражения, извлек скудный ужин. — Вот весь хлеб, какой у нас остался. А часть сыра и яблоко надо приберечь на завтра. — Отец Хобб осенил снедь крестным знамением, благословляя трапезу, и разломил сыр на три части. — Но и оставаться голодными на ночь тоже негоже.
С наступлением темноты резко похолодало. Недолгий дождь кончился, а с ним стих и ветер. Томас лег спать ближе всех к двери коровника, но через какое-то время, уже после того как ветер унялся, он проснулся, потому что на небосклоне, на севере, вдруг показался свет.
Томас перекатился и сел, мигом позабыв обо всем, что ему говорили, позабыв о голоде и обо всех мелких, но изрядно отравляющих жизнь неудобствах. Все это не имело значения по сравнению с возможностью увидеть Грааль. Святой Грааль, драгоценнейший из всех даров Христа человечеству, утраченный более тысячи лет назад. Небесное свечение виделось ему светящейся кровью, окруженной сиянием — подобно нимбу, осеняющему чело святого. Небо наполнилось ослепительными переливами света.
Томасу хотелось верить, что чаша Грааля действительно существовала. Он думал о том, что если эту чашу удастся найти, то наполняющая ее кровь Спасителя сможет впитать в себя все зло этого мира, избавив от него человечество. Безумная надежда на то, что в эту октябрьскую ночь ему на пламенеющем небосклоне и впрямь была явлена чаша Грааля, была столь велика, что глаза парня наполнились слезами. Образ постепенно утратил четкость, но оставался зримым, и ему вдруг привиделось, что над кипящим содержимым священного сосуда поднимаются испарения, а позади чаши воспаряют к горним высотам ангелы, на белоснежных крыльях которых пляшут блики мистического огня. Весь северный небосклон обратился в дым, золото и багрянец — своего рода лучезарное знамение, явленное сомневающемуся Томасу.
— О Господи! — выдохнул он, отбросив одеяло, и приподнялся на колени на холодном пороге хлева. — О Господи!
— Томас?
Оказалось, что Элеонора проснулась. Она села рядом с ним, вгляделась в ночь и по-французски промолвила:
— Огонь. C'est un grand incendie[2]. — В голосе ее слышался трепет.
— C'est un incendie? — спросил Томас и лишь потом, полностью проснувшись, увидел, что горизонт действительно окрашен заревом, а языки пламени, поднимаясь вверх, освещают чашу облаков.
— Там армия, — прошептала Элеонора по-французски. — Глянь! — Она указала на еще одно зарево, чуть в стороне.
Такие же огни они видели в небе Франции. Свет пламени отражался в облаках, обозначая места стоянок английской армии, двигавшейся через Нормандию и Пикардию.
Все еще не отрывая взора от пламенеющего небосклона, Томас с разочарованием переспросил:
— Это действительно армия? Не Грааль?
— Томас? — Теперь в ее голосе звучало беспокойство.
— Не обращай внимания, — сказал он.
Будучи внебрачным сыном священника, Томас вырос на Священном Писании, а в Евангелии от Матфея предсказано, что в конце времен будут битвы и слухи о битвах. Священное Писание возвещает, что мир придет к своему концу в безумии, неразберихе и кровопролитии войны. Томасу вспомнилось, как в последней деревушке, через которую они проходили, местные жители взирали на них с подозрением, а угрюмый священник даже объявил путников шотландскими лазутчиками. В ответ отец Хобб взъерепенился и даже обещал поколотить сельского пастыря, но Томас успокоил их обоих, а потом поговорил с пастухом, который сказал, что видел дым на северных холмах. По словам пастуха, шотландцы маршировали на юг, хотя женщина, которая вела дом священника, заявила, что эти шотландцы никакие не воины, а разбойники, промышляющие угоном скота.
«Надо закрывать на ночь дверь, — сказала она, — и задвигать хорошенько засовы. Тогда и никакие шотландцы не страшны».