Рольтыт выволок фанерный чемоданчик на волю и погрузил на легковую нарту.
Деревянные полозья плохо шли по траве, и пришлось немало потрудиться, чтобы достаточно далеко отойти от стойбища.
На каменистом пригорке Рольтыт набрал сухого стланика и мха, чтобы разжечь большой, жаркий костер. Огонь занялся сразу, хотя поначалу, на фоне яркого солнечного света, он казался слабым и бледным. Но вскоре Рольтыт почувствовал на своем лице жар и медленно положил сверху костра первую тетрадь. Он делал это с некоторой опаской, хотя был уверен, что ничего такого особенного не случится. Бумага горела странно — сначала обугливались края, темнели, загибались и уже только потом вспыхивали красноватым, дымным пламенем. Запах был горький, Рольтыт нечаянно вдохнул и долго не мог откашляться. Однако бумага горела в массе плохо, и, сообразив, Рольтыт следующие порции рвал на отдельные листы. Точно так же он поступил с книгами. Страшновато было смотреть на печатные буквы: они шевелились от жара, будто корчились от ожога. Иногда казалось, что от костра доносится какой-то странный звук, словно запечатленные в буквах голоса стонали и переговаривались между собой, жаловались на свое несчастье, и Рольтыт чувствовал нарождающийся страх, торопился, кидал в огонь неразрозненные листы, которые все равно потом приходилось долго ворошить концом обгорелой палки. Особенно плохо горели книги на английском языке, с обложками пришлось провозиться дольше всего, подкладывая в костер сухие ветки. Взяв в руки книгу на чукотском языке «Чавчылымнылтэ», Рольтыт заколебался: как-никак, но в этом томе запечатлены легенды и сказания оленного народа. Он даже знал художника, уэленца Выквова, уехавшего учиться в Ленинград еще до войны. Он хорошо нарисовал оленей, птиц, тундровых зверей. Они выглядели как живые и на горящих страницах словно старались выпрыгнуть из огня.
В довершение Рольтыт разломал на мелкие щепки фанерный чемоданчик и сжег. Подождал, пока остыл пепел, и разбросал по сторонам вместе с обгорелыми камнями, чтобы никакого следа не осталось.
Однако вместо радости и удовлетворения на сердце оставалась тяжесть и подспудный страх: кто может предсказать действия тангитанской женщины в тундре? Единственное, что выбрал Рольтыт в процессе долгих размышлений, сомнений — не отступать, следовать избранному пути. Поздновато он, конечно, вспомнил об этом, но именно так учил поступать отец. Если выбрал цель — иди до конца. И все же страх замедлял шаг, и он даже почувствовал слабость. Может, сегодня остаться в стойбище, послать вместо себя Катю? Пусть она заменит Анну Одинцову.
На следующее утро, встретившись с ней, Рольтыт хотел было уклониться, но Анна шла прямо на него, не сворачивая с дороги.
— У меня родилась мысль: а не сходить ли тебе в Уэлен, кое-что купить? Лето проходит, а к нам, похоже, никто не собирается.
— Меня могут там арестовать, — сказал Рольтыт, решив, что Анна еще не обнаружила пропажу. — Я ведь стрелял в Атату.
Анна задумалась: пожалуй, Рольтыт прав. Такое Атата не простит.
— Не хотелось бы остаться на зиму без запаса чая, табака, спичек, муки, сахара, — задумчиво произнесла Анна. — Нынче наши зимние пастбища будут далеко от побережья.
— А почему бы тебе самой не сходить в селение? — спросил Рольтыт.