Вильгельмина же напротив пребывала в приподнятом настроении, как ребёнок в канун Рождества, и для Селии это было новое проявление её характера. На губах её блуждала мечтательная улыбка и, казалось, что она пребывает в мире грёз, но это впечатление оказалось обманчивым: Вильгельмина как-то умудрялась к месту комментировать ответы Рогана и отвечать на вопросы Селии. Сама Селия отметила, что Вильгельмина переменилась с того момента как увидела портрет князя д’Экзиле, и всё не могла понять, как ей к этому относиться. С одной стороны, по какой-то причине она испытывала гордость, будто похвасталась перед ней одним из лучших платьев в гардеробе, с другой же ей было неловко от того, что замужняя девушка думает о другом мужчине, к тому же в присутствии мужа и не слишком этого скрывая.
Как бы то ни было, разговор удавалось с трудом, но всё же поддерживать, во многом благодаря стараниям мистера Галлахера, который упорно не желал замолкать хоть на минуту. Селия в очередной раз пожелала, чтобы Люмьер поскорее вернулся, так как ей казалось, что острый ум и широкий кругозор князя смогли бы оживить их почти мёртвую беседу. И каково же было её удивление, когда буквально через пару минут, как она об этом подумала, вошёл один из лакеев и объявил о прибытии князя Люмьера д’Экзиле. В этот момент все присутствующие будто стряхнули с себя пыль. Роган резко выпрямился, будто его укололи в спину булавкой, мистер Галлахер с интересом уставился на дверь. Его примеру последовала и Вильгельмина, при этом резко покраснев. И когда в гостиную наконец вошёл Люмьер, все будто разом перестали дышать. Взглянув на него, облачённого в свой чёрный кафтан в стиле прошлого века, на его высокую и грациозную фигуру, властный и в то же время страстный взгляд чёрных глаз, Селия подумала, что за эти пару дней успела подзабыть, насколько он был красив.
— Ба, да у вас тут веселье в самом разгаре, Кроуфорд! — рассмеялся он.
— Клянусь небом, вы как нельзя вовремя, д’Экзиле! — горячо прошептал Роган, пожимая ему руку.
— Лучше не клясться тем, что может в любой момент поразить праведной молнией. Как я понимаю, это ваши дорогие гости?
— Да, это мистер Лиам Росс Галлахер, торговец тканями из Ирландии.
Мистер Галлахер пожал руку Люмьеру.
— Так вот, значит, что это за занятой чёрт о котором вы так высоко отзывались, любезный шурин, — сказал он.
Селия и Роган остолбенели, но Люмьер лишь добродушно усмехнулся.
— Ещё одно подтверждение тому, что вы считаете меня монстром, Кроуфорд, — даже ваши родственники уже кличут меня чёртом.
Роган опасно покраснел, испепеляя взглядом мистера Галлахера, и Селия предупредительно накрыла его руку своей. Люмьер же обратил взгляд на Вильгельмину, и та поднялась навстречу.
— Моя кузина Вильгельмина Галлахер, — представил Роган уже спокойнее. Своеобразное возложение рук Селии благотворно на него подействовало.
— Enchanté[1], — произнёс Люмьер, пристально глядя ей в глаза и целуя руку.
— Не знаю, каким там монстром считает вас Роган, — произнесла Вильгельмина своим тихим голосом, — я же только утвердилась в своих благоприятных представлениях о вас.
— Смею огорчить, вы ещё успеете во мне разочароваться, — обыденным тоном заявил Люмьер и обратился к Селии: — Я надеюсь, миз Кроуфорд, вы достаточно отдохнули от меня — с завтрашнего дня нам предстоит много работы.
— От вашей деликатной энергии устать невозможно, — ответила Селия с ироничной улыбкой.
Тут в гостиную вошёл Розье, и на лицо Селии будто наползли тучи.
— Боюсь, нам нужно обсудить одно не слишком приятное происшествие, князь, — сказала она. — Полагаю нам четверым, — она взглянула на Рогана и бросила красноречивый взгляд на Розье, — стоит решить этот вопрос сейчас.
Люмьер внимательно посмотрел на Розье и с коротким вздохом произнёс:
— Хорошо.
— Ваш камердинер, — начал Роган, когда они перешли в один из пустых кабинетов, — позволил себе запугивать наших слуг. Он написал им письмо с угрозой, что если они не выдадут того, что выпустил тогда вашего злополучного жука, их ждёт жестокая расправа.
— Я сомневаюсь, — подхватила Селия, посмотрев на Розье, который за всё время не произнёс ни слова, — что если бы виновный признался, его ждала бы более мягкая участь. Письмо звучало так, будто с ним в любом случае произошло бы что-то ужасное.