— Простите?
— Не всякий мужчина смог бы выдержать удар такой силы, сотрясение или перелом были бы ему обеспечены. Но вы, по всей видимости, отделались лишь ссадиной и отёком, от которых при должном лечении не останется следа уже через неделю-две.
— Я же сказала — у меня было предостаточно подобных травм.
Люмьер отошёл от окна и сел напротив Девы-Смерть. От его лукавой улыбки ей сделалось не по себе.
— Что, вы мне не верите? — усмехнулась она принуждённо.
— Отчего же, я всему поверю из ваших уст.
Дева-Смерть посмотрела на него с откровенным подозрением.
— Зачем вы врёте?
— Я бы не назвал это враньём, скорее недосказанностью. Кому знать, что такое недосказанность, как не вам?
Дева-Смерть при этих словах подобралась и подтянула колени, как ребёнок, опасающийся, что монстр из-под кровати схватит его за щиколотку.
— На что вы намекаете?
Люмьер не ответил, только пристально смотрел на неё.
— Каждый что-то недоговаривает, но не потому что он злодей, а просто… Зачем всем всё рассказывать о себе?
Люмьер откинулся на спинку софы и довольно улыбнулся.
— В этом мы с вами похожи — оба не те, кем кажемся, и не стремимся об этом распространяться.
Скованная внезапно охватившем её страхом, Дева-Смерть силилась отвести взгляд от его лица, но не могла пошевелиться.
— Я, кажется, напугал вас, — заметил Люмьер с непривычной лаской.
— Это не можете быть вы, — пробормотала Дева-Смерть.
Улыбка померкла на лице Люмьера, глаза вспыхнули.
— Смотря кого вы имеете в виду.
Дева-Смерть резко вскочила на ноги, но пошатнулась и рухнула обратно на софу.
— Всё же вы не так крепки, как хотите казаться, — заметил Люмьер, но в глазах его мелькало подозрение. — Это хорошо. Сейчас многие женщины, объятые жаждой эмансипации, утрачивают всё то, что делает их женщинами. В попытке отречения собственного существа они делаются чем-то средним, неопределённым, забывая о том, что в самой их природе была заложена богом великая сила — направлять заблудших на истинный путь.
— Я не отношусь к эмансипированным женщинам, — пробормотала Дева-Смерть. Голова её ещё кружилась. — Но с чего вы решили, что они непременно стремятся отказаться от своего существа? Желание иметь равные права не делает женщину менее женщиной и уж тем более не лишает её этой вашей великой силы.
— Ошибаетесь, — покачал головой Люмьер. — Мужчине и женщине не должно иметь равные права — это противоречит законам мироздания. Как сможет это нечто, которое уже не принадлежит ни к одному полу, растить и воспитывать дитя, если она поглощена той же политикой и карьерным ростом — вещами, о которых она вообще не должна задумываться.
— А что насчёт моральных прав?
— Поясните.
— Вы говорите в более глобальном плане. А если взять супружескую пару саму по себе… тех же мистера и миссис Кроуфорд? По-вашему, миз Селия была бы счастлива, если бы мистер Кроуфорд не давал ей заниматься писательством? деятельностью, которую мужчины почему-то присвоили себе, думая, что женщина не может совместить в себе дар рассказчика и высокий уровень грамотности?
Люмьер рассмеялся.
— Ваш пример не слишком удачен: между нами говоря, миз Кроуфорд близка к этому новому типу женщин. Она на многое готова, лишь бы добиться успеха в литературе — а между тем они до сих пор бездетны. Не кажется ли вам, что, поступая так, миз Кроуфорд отказалась от своего женского естества?
— Но вы сказали что-то там о наставлении на истинный путь. Вы ведь имели в виду мужчин? Миз Селия, как я успела заметить, поддерживает мистера Кроуфорда в его работе, разве это не то, что она должна делать с вашей точки зрения как настоящая женщина?
— Я и сказал — она близка, но пока что не стала ею в полной мере. Что до вас: вы сказали, что не относите себя к ним, между тем весь ваш образ жизни и внешний вид говорит об обратном. Вы стремитесь казаться сильной и независимой, носите мужскую одежду, держите себя по-мужски, но между тем, — он наклонился к ней, глядя ей прямо в глаза, — вы хрупки и, смею предположить, чувствительны. Не в том значении, в каком это слово можно было бы применить, скажем, к миссис Галлахер. Вы умеете сопереживать, но стараетесь этого не показывать из-за того, что боитесь проявить слабость.