Сумеречный Эльф теперь смотрел туда же, и его левый глаз нервно пульсировал. Это не предвещало ничего хорошего. Сумеречный Эльф говорил негромко и серьезно:
— Максимум неделя форы нам. Пока он в главный штаб морских стражей с докладом прибудет. Докажет-не докажет, что ты это ты… Все равно не отстанет.
— Змей бы морской его побрал! — прошипел Сварт. — Надо как можно скорее обзавестись оружием.
Оба понимали, о ком речь, но внезапно на всех парах прискакала Мани, занятая до этого на нижней палубе:
— Капитан… Капитан! В трюме кто-то шевелится! И это не рыба!
Глава 31. Револьвер вернее торга
Липкий зной вился неровными линиями очертаний солнца в зените. Ветер разносил пыль неумолимыми жерновами сотен песчинок, осколков травы и камней. Широкие шейные платки степных жителей с трудом спасали от вездесущей пыли, которая неизменно скрипела на зубах безвкусной солью.
Через несколько дней пути Гриф Риппер и Ванесса Филлгрев достигли лаза в Бездну, портала в мир Беннаам. Сначала они ориентировались по следам копыт, потом характерные отметины от подков лошадей сменились иными отпечатками, не человечьих ног, а звериных и птичьих лап. А сами несчастные лошади встретились немного в стороне от тропы — они лежали обглоданными скелетами.
Цепочка новых следов напоминала отметины от когтей гигантских воронов. Да, именно их: Вороны Отчаяния — титул и облик элитной гвардии короля асуров. Риппер прекрасно знал, каким существам принадлежат эти следы.
Ванесса же только поморщилась, но не выказала опасений. Она не боялась встречи с чем-то сверхъестественным в отличие от ее покойного брата-главаря, который при жизни не щадил и не опасался гнева людей и джиннов, но зато страшился призраков, духов и прочих сил, в сражении с которыми не помогли бы два верных револьвера. Ванесса же с детства привыкла бояться только людей, быть может, из-за того, что до недавних пор не встречалась с асурами и прочими не поддающимися объяснению созданиями.
— Гриф, долго еще? — спрашивала Ванесса.
— Не торопись, — хмуро отвечал ей Риппер. — Туда, куда мы идем, невозможно попасть вовремя.
— Но мы же торопимся за свитками, — напомнила Ванесса.
«Да, за моим в том числе», — подумал Риппер и ничего не ответил, только поправил шляпу.
Солнце в зените стекало жгучими ручьями, пыльным морем расстилалась выгоревшая степь, с каждым часом пути все больше превращавшаяся в пустыню. На многие мили вокруг не виднелось человеческого жилья, вскоре перестали встречаться даже птицы и ящерицы. Только лошади всхрапывали под седлами, взрезая жесткую степную почву подковами. И два всадника торопились в Бенаам. В проклятый мир-ловушку.
Они почти не разговаривали, пыль мешала. Да и знали все без слов — цель своего путешествия и направление. А исход не ведал даже Сумеречный Эльф.
Всадники молчали словами, а говорили действиями, лишь изредка уславливались, что кому делать во время ночных стоянок, когда среди гигантских кактусов витал заунывный вой койотов. Но вскоре исчезли и они. Мертвая зона напитывалась тишиной, сам воздух сквозил дымным безмолвием.
«Зачем я веду тебя в Бенаам? Словно бросаю снежок в костер, — думал порой Риппер, украдкой рассматривая на привалах Ванессу из-под своей широкополой шляпы. — Но выбора у меня нет. И ты сама желаешь идти. Но ты уже устала. Очень устала от такой жизни, даже если не признаешь этого».
Ванесса не могла знать всей правды о пункте назначения, только предполагала, листая в детстве книжки с картинками — про мир Бенаам в мире Большого Дерева складывали страшные легенды, искаженные и неправдивые.
Она смутно припоминала, что лет до трех жила в каком-то прекрасном доме с белыми стенами, где и листала книжки. Там не было пыли, и мама вычесывала любой песок из вьющихся крупными кольцами детских волос. Лица сохранись смутными образами, зато Ванесса помнила, как чья-то рука с гребнем проводила мягко по волосам. Вот и все. И она называла этот образ мамой, но только Гриф Риппер знал, что значилось в самом начале свитка с красным ободком. Но он бы не сказал, да Ванесса и не желала спрашивать: даже если все туманные воспоминания были иллюзией, где-то в глубине души они согревали. Такая мягкая рука, такой жесткий гребень. И никакой пыли, и никакого топота лошадей.
А что было потом? Потом пришел горячий степной ветер, и с тех пор пыль сопровождала ее всю жизнь. Казалось, она испробовала все привкусы этой пыли. У обычной пыли их много, много знаков она несет, много домыслов. Порой она безвкусна, как высушенная душа, порой утомлена коротким дождем, но чаще избита солнцем. А порой пропитана кровью, что орошает ее тяжелыми вязкими каплями. Привкус такой пыли Ванесса узнала рано, наверное, слишком рано.