Тусклым безразличным взглядом Сварт рассматривал волны у подножья, сдавливал в руках плод смоковницы.
— Плот? — невесело отозвался он, насмешливо добавив: — И куда идти?
— Ты забыл! — слегка поклонился Эльф: — Я теперь нанялся к тебе ангелом-хранителем-вредителем. Я знаю курс! Ближайшие острова…
— Так перенеси туда! — раздавил в клочья инжир собеседник.
— Капитан! — обиделся Эльф: — Ну, я не джинн, чтобы по первому зову нести кого-то куда-то. Да и они тоже у вас так не умеют. Не исполняют желаний, понимаете ли.
— Вредитель ты, — ответил сдержано Сварт, но тут же взбесился: — Что за хитрый план такой! Зачем я тебе нужен? Как пират я считаюсь мертвым! Властям меня не сдать! Я тень, меня нет!
— Меня тоже. Плана нет, сплошная импровизация. Но мы же должны выбраться? — Эльф улыбался, хотя видел, как пират близок к тому, чтобы врезать по его наглой морде.
Но Сварт отвернулся, быстро беря себя в руки.
Больше они не говорили, угрюмо собирая инжир. Молча, но достаточно согласованно, все-таки выбраться хотели оба. Плоды складывали в порванную черную толстовку Сумеречного Эльфа. Из нее вышел небольшой мешок. Сам Эльф стал похож на полуголого бледного дикаря в кожаных штанах с железками. Свой камзол он, очевидно, тоже потерял в неразберихе при крушении корабля.
Когда кусты были очищены от плодов, они выкорчевывали стволы и искали лианы, кое-где заплетавшиеся вокруг тонких смоковниц. Руки стирались до мяса, когда ломали пористую древесину, выдирали, отбирая у камней. Но это все было мелочами по сравнению с желанием выжить. И Сварт понимал это, принимал такую боль. В долгих плаваниях случалось всякое. Он выбирался, не отдавал себя на милость судьбы. Ему нравилось соревноваться со смертью. Но однажды он устал, в тридцать три года он просто устал. И захотел сбежать…
Теперь, в этой монотонной работе по связыванию стволов, что должны были стать спасением или гибелью, та изнуряющая усталость не ощущалась. Накатывала иная, чисто телесная и понятная.
— Ну, все, надо отдохнуть. Тебе. Мне тоже можно, — кивнул ближе к вечеру Сумеречный Эльф, распластавшись на камнях.
Сварт хотел бы придушить его, но понимал, что это бесполезно. Впрочем, призраки и галлюцинации не помогают строить плоты и не спасают сорвавшихся с уступа. Как и враги. Пока что бывший пленник мог принести пользу. Думать о природе «ангела-вредителя» больше не хотелось.
Настала ночь, настоящая ночь со звездами и месяцем. Плато накрывали порывы ветра, пронизывали, холодные, немые, а плот к тому времени был готов едва ли наполовину. Но человеческое тело требовало отдыха, Сварт прислонился спиной к стволу смоковницы, вросшей корнями в камни, не позволял себе заснуть. Он наблюдал за Сумеречным, который лежал, раскинувшись морской звездой, прямо на камнях и глядел в бездонное небо.
Сварт поежился: без камзола холод ощущался сильнее, пронизывая тело при каждом порыве ветра, хотя дни субтропического лета казались жаркими. Когда-то он очень ценил утерянный камзол, черный, с золотыми позументами. Когда-то он придумал свой пугающий образ, а потом возненавидел. И бросил все, а теперь этого прошлого не стало. Он лишился всего. Постепенно это чувство наваливалось парализующим безразличием.
Холод и подозрения относительно спутника мешали заснуть, но усталость оказалась сильнее. «Если бы он хотел меня убить сейчас, он бы просто отпустил руку тогда, над водоворотом. У него какой-то другой план… Я должен разгадать его, я должен», — размышлял капитан потонувшего корабля, незаметно засыпая вопреки сковавшей его на многие дни бессонницы. Мрачный зов не донимал в эту ночь. Точно Сумеречный Эльф отогнал этот голос. Эльф? Бред…
На следующий день они снова валили хилые низкие деревья, напоминавшие кусты. Без оружья и иных инструментов, ведь ничего не осталось. Избитые руки заныли, когда вновь пришлось ими работать, когда сдиралась едва образовавшаяся пленка на стесанной коже, но боль пронзала лишь в первые мгновения, потом тело привыкло. Человек вообще ко многому может привыкнуть. Сварт понял это с детства, когда Круна обрушилась на него всей своей беспощадностью мрачных трущоб и прогнивших людишек. Тогда-то он и понял всю правду жизни. И боль от этой правды не сравнилась бы с какими-то царапинами на руках.
Когда плот был готов, день вновь накренился к закату. Сумеречный Эльф молчал все время работы. Общались в основном жестами и неплохо понимали, что делать. На хриплое рычание Сциллы, доносящееся из пещер, и монотонно оглушавший гул Харибды уже практически не обращали внимания.