Сварт не видел тела: его не пустили в комнату. Он только отчетливо запомнил сводящий с ума запах жженого мяса. Ощущение утраты навалилось немного позднее, засело в душу немой тоской, как будто оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с миром людей. Отныне он отгородился от них стеной равнодушия и озлобленности. Теперь не верилось, что он был способен о ком-то горевать. Зачем? Ненужная трата сил.
Зато жажда крови отзывалась знакомым покалыванием в кончиках пальцев. В ту ночь он навечно запомнил лицо убийцы, джинна. Один случайный взгляд не позволил бы ошибиться. Проклятую тварь вышвырнул из притона охранник. Но поздно! Что там гласило первое правило? «Клиент всегда прав»? Настолько прав…
Владельцы нелегального притона не могли обратиться к властям. Они замотали тело в мешковину и спустили в мутную реку к помоям и скелетам мелких животных. В тот день что-то окончательно умерло в душе Сварта. Точно она разваливалась постепенно, по кусочку, как треснувший глиняный сосуд. Тогда в голове сложился его первый план.
А на следующее утро к ним заявились недовольные матросы с торгового корабля. И вместе с ними на пороге притона появилась портовая охрана. Хозяин всегда давал им взятки за «слепоту», но на этот раз они выглядели устрашающе.
— Эй, кто-то убил одного из наших, — недовольно начал один из джиннов.
— Почему вы считаете, что это мы? — тут же возмутился хозяин.
Он и правда ничего не знал. Никто не знал. А Сварт наблюдал из чердачного окошка, ловил каждое слово. И улыбался. Никто не догадался бы о причинах его ухмылки, разрезавшей пополам бледное лицо.
— Потому что он убил вашу девицу, — фыркнул джинн.
— Но мы этого не делали.
— Лжете! Лжецов надо наказывать!
— Пошли прочь! — закричал хозяин.
Но ушли они, только перевернув вверх дном весь притон. Заглянули и на чердак к Сварту, но ушли со словами:
— Ничего, здесь только какой-то мальчишка-дохляк.
Они смотрели на Сварта, как на ненужный хлам — почти не видя, скользя взглядом мимо него. А он с трудом сдерживал улыбку злорадства. Тогда он впервые подумал: «Люди — жалкие тупые твари! А я лучше, я умнее». И эта мысль со временем стала его девизом.
— У нас тоже ничего. Пошли отсюда, — заключила портовая охрана.
— Как же так, господа! — возмущались джинны. — Это сделал кто-то из этих продажных тварей, отомстили за свою!
— Доказательств нет.
— Мы этого так не оставим, — грозно пообещали джинны.
— Катитесь отсюда! — рявкнул им вслед хозяин притона, устало бормоча себе под нос: — Еще не хватало кому-то из наших мстить джиннам. Это чистое самоубийство! Ну, не прав я?
— Да, разумеется, — скромно кивал головой Сварт, привычно подсчитывая прибыль хозяина.
За три года его ни разу не уличили в воровстве. И он ни разу не ошибся в расчетах, за что заслужил некоторое доверие со стороны хозяина.
— Вот и я о том же, — ворчал тот. — Не представляю, кто его грохнул. Может, кто из команды. А сваливают на нас.
И только Сварт знал правду: это он убил джинна. Даже теперь, на плоту, он плотоядно улыбался, смакуя свою победу.
Это он незаметной тенью прокрался на паровой корабль. Никто не замечал десятилетнего мальчишку, крадущегося между тюков. Брошенные дети — почти невидимки. Но никто не подозревал, насколько они могут быть опасны с коротким ножом, украденным у вышибалы.
Убийца-джинн спал в гамаке, так крепко, будто ничего не случилось. Как будто человеческая жизнь не имела значения. Его не терзала тяжесть преступления. Тогда почему холодная рука отмщения должна была дрогнуть? Не дрогнула.
Тогда-то Сварт впервые пролил кровь, бесшумно и ловко провел лезвием по горлу огненной твари. И джинн захлебнулся. Чтобы умирающий не разбудил никого из товарищей, Сварт накрыл ему голову грязной подушкой. Так его утром и нашли, в пропитанном кровью гамаке. А новый убийца скрылся, унося с собой воспоминание, чудесное, пьянящее.
Тогда он впервые почувствовал себя если не божеством, то значимым созданием этого мира. Он убил джинна — не каждый человек сумел бы. Он убил!
Шел ради мести, но вернулся тем, кто наслаждается уничтожением жизни. Его не выворачивало, не тряслись руки. Тело совсем не бунтовало против собственной новой сущности. Нет, о нет! Он ощущал невероятное упоение и почти безмятежность.
Хотелось повторить. Хотелось снова обрести это невероятное ощущение покоя и завершенности. Будто он существовал расколотым, а с первым убийством вдруг обрел целостность. Но чувство улетучивалось слишком быстро. И все его существо жаждало повторения.