— И сабли ему оставите? — недоумевал опешивший старпом.
— Нет! — возмутился Сварт так, будто ему предложили отрезать правую руку. — Этого представления будет достаточно. Они хотят считать нас мертвыми. И поверят в наиболее легкий исход этого противостояния.
Вскоре он с радостью прочитал в газетах джиннов новость о собственной безвременной «гибели». «Кара судьбы. Шторм избавил восточное побережье от жесточайшего из пиратов» — гласил один из заголовков.
«Все, теперь ничего не мешает. Никто не мешает. Свобода! Больше никаких бунтов, никаких бесконечных стычек с морскими стражами. Только я и моя новая сущность. Я достоин настоящего величия», — подумал Сварт, ступая на глинистую почву острова Кафу.
Он надеялся, что за три года его пиратов либо переловят джинны, либо корабль разобьется о скалы. После смерти лорда Вессона и пропажи Аманды Вессон появление пиратов и вовсе перестало быть важной частью плана по утверждению своего авторитета в городе.
Как ни странно, команда во главе с Облезлым Сэмом выполнила приказ, ровно через три года причалив к безлюдной бухте Кафу. Сварт понял, что пора завершать свой блестящий план, как он изначально хотел: пообещать своим новую жизнь и истребить вместе с морскими стражами, тем самым развеяв все подозрения относительно своей новой личности.
Но тогда же на берег высадился Маиму-Длинноногий…
— Нет! Опять этот смех! Опять он смеется надо мной, никто не имеет права смеяться надо мной! — задохнулся видением Сварт и резко вынырнул из багряной пелены.
— Сварт… — тихо позвал Сумеречный Эльф, но его голос потонул в порыве ветра. А вот смех Маиму гулко звенел в ушах.
Молчание убивало быстрее, чем жажда, терялся счет времени. Сумеречный Эльф застыл выброшенным на сушу дельфином, тяжело дыша. Внезапно послышался его голос, тихий, прерывистый:
— Сварт… Ты действительно так ненавидел эту девушку, Аманду, так ненавидел, что хотел убить ее? И отца ее? Другого пути не было?
— Конечно, — ответил капитан и поразился, как чуждо и резко звучит собственный голос, невольно он начал говорить дальше, хотя в горле давно пересохло: — Я ненавижу служить, прислуживаться. Я наслаждался отвращением к себе, но наслаждаться им можно только со знанием того, что месть будет слаще отвращения. А эти богачи… Они такие снобы, думают, что все люди наподобие псов, готовы вилять хвостами за любую их благосклонность.
Сварт ссутулился, вспоминая, как мерзко ему было служить в конторе «мальчиком на побегушках», втираясь в доверие к богатой семье. Как он прекрасно изображал почтение и смиренную покорность! Все для осуществления плана. План, о план… Жесточайший план. Он с самого начала обдумывал, как подстроит несчастные случаи с лордом и его дочерью. Но оба сами исчезли с пути. Дело оставалось за малым — за разграблением города. А подписанные бумаги уже лежали в конторе.
Сварт вспоминал, как прислуживался, как ненавидел мелкие подношения хозяина. И порой ее, этой несносной девчонки, Аманды, которая наивно считала, что слуги должны радоваться ее милости.
Слуги и обычные работники в конторе радовались, когда хозяйка дарила им безделушки на праздники или собирала за общим столом с угощением. Сварт усматривал в этом лишь расточительство. Как и в благотворительных визитах Аманды в больницы для нищих и детские приюты. Думала, что совершает благо. Как же! Подозревала ли она о царящем повсюду лицемерии?
Перед приездом аристократов всегда убирали с глаз долой умирающих бедняков, просто вышвыривали на улицу. А половину сирот уводили подальше в поле, прятали, чтобы дочь лорда не расстраивалась. Не знала, сколько на самом деле на их жарком острове боли. Не меньше, чем в проклятой Круне, при мысли о которой Сварт нервно вздрагивал. А Аманда ничего не знала. И она вечно совала нос не в свое дело. Когда в конторе появился новый человек, она часто лезла с расспросами. А ему приходилось, конечно, отвечать.
— Правда ли, что у вас в Круне началась война? Я читала газеты, вспомнила, что вы оттуда, — спрашивала она как-то раз.
Сварт не лгал о своей родине, все равно выдавал особый выговор. Про войну в Круне он слышал, страна продолжала отбиваться от посягательств наукократии джиннов Гриустена. Чем все закончилось, он уже толком не знал. И закончилось ли вообще. Королевство людей всегда страдало от посягательств республики джиннов. Прогресс или смерть — лозунг наукократии. И похоже, Круна выбирала смерть, предпочтя ее прогрессивному рабству.
— Возможно. Я давно там не был, — не лгал он. Лучшая ложь — недосказанная правда.