Она не слышала обвинений, только ощущала, как близко подкралась смерть. Казалось, встала за спиной и глядела неподвижно. Осужденная даже попыталась слегка повернуть голову под мешковиной. По щекам ее бежали слезы, тело боялось больше, чем душа, которая уже готовилась к странствиям и суду, что вернее суда людей.
Вот только разум и тело не хотели умирать, бунтовали страхом, боялись боли, но не того, что дальше. Дальше — не их забота. Дальше даже не страшно!
Быть может, на том берегу жизни она бы снова встретилась с любимыми родителями. Мама угостила бы плюшками с творогом, отец потрепал бы по рыжим волосам. Как в детстве. Да, все, как в детстве. Они бы сели за стол и долго смеялись, а потом вышли бы на лодке удить рыбу. В облаках.
Скоро, уже скоро встреча. По ту сторону жизни… И осужденная почти улыбнулась сквозь слезы.
Толпа ревела, переговаривалась, в толпе тоже были люди. Но ни капли сострадания. Становилось трудно дышать, ноги подкашивались от бессильного ужаса. О, как она вырывалась, когда ее ловили, когда вели в темницу! Но вот не случилось даже суда, объявили пиратом и повелели умертвить.
Ведь легче всего уничтожать тех, кто слабее, кто причиняет меньше всего вреда. Тех, кто «совершенен» в своем зле, не поймать, только ненавидеть. И ненависть вымещалась на таких, как она.
Чуть раньше девочка рвалась, подобно зверю, потому что она любила жизнь! Но сопротивление оказалось бесполезно. Ее не убили сразу, желая сделать устрашающее поучительное зрелище для народа. И вот она, дрожащая, раздавленная, стояла на эшафоте. И не видела места своей казни, как будто так легче. Кому легче? Тем, кто казнит.
А ей в этой сизой волокнистой темноте было ужасно страшно.
Издалека, разрезая гул толпы, вдруг донеслись крики перелетных птиц. Она почти видела, как они клином плыли по небу и переговаривались. Как свободны птицы! Свободны до тех пор, пока не достает их стрела охотника иль клык зверя на земле. Птица не может прожить жизнь только в полете.
Птицы… Как же хотелось умчаться с ними, прочь от этой жестокой реальности. Слезы стекали по щекам, достигли дрожащих потрескавшихся губ.
Она, наверное, не испугалась бы гибели в борьбе, не дрожали бы ее руки, не текли слезы. Но это бесчеловечно долгое ожидание конца, связанной, с петлей на шее, осужденной всеми и никем. Так мало хорошего видела в жизни, но так не хотела с ней расставаться. Тело холодело.
Птицы мчались по небу. Ветер дотрагивался до лица сквозь мешковину. Она закрыла глаза, голова склонилась набок, точно она заснула. И видела воочию картины: ветер, птицы, небо… Они никуда не исчезали. Они продолжались. И вся красота этого мира не исчезала, сосуществуя с уродством равнодушия.
Тяжко давило ожидание боли. Лицо искажалось от плача и странной улыбки, но никто этого не видел. Чего же они хотели увидеть? Что так привлекало их в созерцании смерти незнакомых враждебных чужеземцев? Что так отталкивало в смерти близких? Разве иная это смерть? Возможно, кто-то заслужил злом. Кто-то заслужил, а она… Что она? Кто?
Ни разу не убила на пиратском корабле, только драила и смолила палубу. Но на неверном корабле, неправильном, преступном. После кораблекрушения уцелел только старый капитан и она, безвестная девчонка. Так их и схватили.
Теперь она безвольно обвисала на веревке, сцепляя пальцы вывернутых за спиной рук.
И вот послышался финальный отсчет стражников. Скорее! Нет! Постойте! Нет! Скорее… Лишь бы уже кончилось это невозможное ожидание боли и исчезновения. Нет! Не смейте! Не надо!
Но кто же слушал зов бунтующей и трепещущей души? Палач, не испытывая никаких эмоций — ни сожаления, ни даже ненависти — нажал на рычаг. Вот и все! Конец!
Мыслей не стало. Даже страх исчез. Веревка должна была натянуться, открылся люк. Падение… Казалось — смерть… Только!
О чудо!
Веревка была перерублена, девушка упала под эшафотом, уперлась головой в землю, выгибаясь, точно червяк, и проворно встала. Рядом грузно рухнул второй осужденный, охнув и удивленно выругавшись. Но мешок на голове все еще не давал увидеть то, что произошло. Кто-то схватил за огрызок веревки, дернул куда-то из-под эшафота.
Сумеречный Эльф улыбнулся: да, девчонка не ожидала.
А он пока старательно отвлекал охрану, устроив драку, напав на тюремщиков. Он никого не убивал, но старался привлечь как можно больше внимания, пока Сварт, почти невидимый, выводил из-под эшафота узников, держа их бесцеремонно за обрубки веревок, таща за собой, точно скот.