- О боги! Что это у вас с ногой? - ахнул один из полеводов, который наблюдал за всем происходящим.
Монах глянул вниз и пришёл в ужас: рана на лодыжке даже и не думала закрываться и продолжала кровоточить; практически вся его правая стопа была покрыта струящейся кровью. Он быстро сформировал ещё одну голубую хромосому, раскромсал её в кулаке и пустил струю холодного воздуха вниз, чтобы хотя-бы приостановить кровотечение на время. Сейчас у Юншена не хватало сил использовать заклинание восстановления, он мог разве что тут же свалить в портал обратно домой.
- Не бойтесь, - сказал другой горожанин, - сейчас мы вас доведём до тутошнего врача, это недолго!
- Не надо, - отрезал "ведьмак", поддерживая ледяную струю. - Дома залечу. Я вам больше не нужен?
Жрец переглянулся с полеводами и медленно покачал головой:
- Кажется, у нас больше никаких монстров не было.
- И не будет, если ваши рисоеды научатся самозащите.
Свободной рукой монах сконцентрировал немного магии и отправил её на землю. Трава заколыхалась, легла, а затем грунт начал искажаться, вертеться, всё быстрее и быстрее, пока описанный этими искажениями круг не засветился бирюзово-голубым огнём.
- Мама... - пробормотал "полевой" жрец, наблюдая за этим чародейством.
- Ну всё, пока. Пишите письма. - Юншен вей Джианю легонько помахал руками, затем, расслабившись, повалился на сияющий круг и начал падать в ничто.
Долго падать вниз, а может и в сторону, вперёд, назад или даже вверх. Может быть, даже и не падать, а висеть на месте или шагать. Факт: он направлялся на Небесный остров (или же Область 3).
Додзё
"Я всегда живу по принципу «живи и дай жить».
Все заслуживают жизни, и это не повод обижаться;
совсем наоборот - ты должен радоваться.
Радоваться и заражать этой радостью других."
- Гаспик Джексон, интервью
Юншен, лёжа на соломенном тюфяке, аккуратно прижимал очередной кусок бандажного бинта, старательно пропитанного растительными лекарствами, к правой лодыжке и с каждым движением морщился от колющей боли. Давно монах не имел дела с ранами, которые Хрома не могла залечить. Но настой из календулы, чистотела, астрагала и прочих примесей помогал свести к минимуму неудобства и способствовал по крайней мере естественному заживлению раны. Монах оставил кусок бинта приложенным к ране, затем оторвал ленту марли от рулона и обвязал ею бинт. Что-то ему подсказывало, что ему следовало сделать всё наоборот - марлю снизу и бинт сверху, но Юншен решил, что как сделал - так и сделал.
Монах чихнул и посмотрел на пол. На деревянных досках лежали окровавленные куски ваты, бинта, листья подорожника, обрывки старого белья, которое уже перестало быть бель-ём, а, скорее, было уже красньём. Юншен устроился поудобнее на тюфяке и посмотрел в окно. В комнате вообще не было никаких лампочек, фонарей, светильников, даже свечек, так что только маленькая площадь пола была освещена, и то только в дневное время суток.
А сама по себе комната была вообще неприметной внешности. Просто квадратное помещение со столом посередине и соломенным тюфяком в углу. Юншен вей Джианю спросил себя, зачем он пришёл именно сюда, а не куда-нибудь, где посветлее. Наверное, хотел удалиться от других людей, живущих в крепости. Хотя, как много есть места в этой крепости, просто называемой "Додзё" и как мало людей в ней живут - всего лишь человек сорок пять или что-то около того. Подумать только, он провёл здесь большую часть своей жизни и до сих пор незнаком со всеми его сожителями. По правде говоря, за последний год сюда переселились примерно двенадцать студентов, желающих вести такой "почти-горный" образ жизни и обучаться восточным искусствам, но Юншен никогда не выходил к парадному входу встречать никого, если не приходили именно за ним. На улице монах предпочитал гулять один, да и в самом Додзё он редко с кем ходил по залам и коридорам. На важных встречах и совещаниях он также присутствовал через раз; когда новый мастер крепости Вэньмин Хэпин спросил его, в чём дело, Юншен вей Джианю ответил:
- Я слушался и преклонялся только перед моим истинным учителем - Дэшэном Шэнли дэй Цзинльун Шоншаном, да упокоится его душа, а не перед каким-то хрычом, который собственновольно заменил его после смерти.
Эта фраза подняла авторитет Юншена среди других монахов Додзё, но также подорвало мнение о нём у Вэньмина. Мастер крепости, по своей понятливой и снисходительной натуре, не возвращался к этому вопросу и вообще ничего не упоминал о сказанном, хотя слова Юншена глубоко его задели.