— Юрий Александрович! Здравствуйте! Что случилось? Почему вы сами не зашли ко мне? — беспокойно заговорила женщина, увидев меня в машине.
— Отставить разговоры! — приказал ей чекист и велел ей сесть рядом с шофером и не поворачиваться ко мне.
— Теперь заедем за вашей одеждой. Где она находится?
— Около турбазы, у самой воды, — ответил я. У турбазы машина остановилась и начальник велел мне выйти.
— Идите, забирайте свою одежду!
Я прошел к берегу моря, где теперь не было ни купающихся, ни загорающих, и быстро осмотрел весь участок галечного пляжа. В одном месте я заметил небольшую ямку и решил указать на нее.
— Вот в эту ямку я положил свои вещи и замаскировал их, набросав сверху камней, — показал я на нее рукой.
— Да? А где же они теперь? — спросил начальник, подходя ближе и пристально рассматривая указанное мной место.
— Не знаю.
— А что у вас было?
— Рубашка, брюки и сандалеты.
Чекист оглянулся вокруг, увидел милиционера, издали наблюдавшего за происходившим и поманил его пальцем. Милиционер бегом подбежал к нему и отдал честь.
— Вы не видели на этом месте мужской одежды?
— Н-е-ет, не видел, — удивленно ответил милиционер.
— И не слышали, чтобы кто-нибудь находил?
— И не слышал.
Движением руки начальник отпустил милиционера и велел мне снова садиться в машину.
Меня привезли в здание КГБ и посадили под арест в КПЗ (камеру предварительного заключения), находившуюся в подвалах этого здания. Здание КГБ занимало старинное здание, вблизи Морского вокзала, на другой стороне улицы. Камера, куда меня заперли, не имела окна. Для притока воздуха служила узкая щель под самым потолком. Вместе с воздухом в камеру также проникали уличные звуки. Когда я вошел, через эту щель слышалась песня «Дунай, Дунай! А ну, узнай, где чей подарок?».
В камере стояли две койки и стол. С одной койки навстречу мне привстал пожилой человек и ответил на мое приветствие. С Евгенией Ивановной я больше не встречался.
Глава 6. Аджарское КГБ
Потекли дни следствия. Каждое утро после завтрака, надзиратель провожал меня наверх, где следователь уже ждал меня, «подозреваемого Ветохина».
— Вы знаете, в чем мы вас подозреваем? — спросил меня следователь в тот же день, когда меня привезли в КПЗ. Следователем оказался грузин, встретивший меня в штабе погранвойск.
Я решил взять на себя роль чудака-технократа, якобы не разбирающегося ни в каких житейских вопросах, а занятого всецело только кибернетикой. В соответствии с этой ролью, я наивно ответил:
— Догадываюсь: я отплыл от берега дальше, чем это разрешается купающимся. Я готов заплатить штраф. Деньги для штрафа у меня есть, вы знаете, — 300 рублей. Наверно, хватит!
— Нэ-э-эт! — улыбнулся грузинский чекист, но беззлобно. — Мы подозреваем вас в другом: в том, что вы хотели бежать за кордон.
— Куда? — наивно переспросил я.
— За кордон. Иначе говоря, — за границу, в Турцию.
— Зачем мне бежать в Турцию, если я в Советском Союзе хорошо живу!
— А кем вы работаете?
— Я — главный инженер ВЦ ЛИЭИ и нештатный преподаватель этого же института.
— А сколько вы получаете?
— Основной оклад — 150 рублей. Мне вполне хватает.
— Фи-и-и! 150 рублей! Вот недавно мы поймали доцента. Он получал не 150, а 400 рублей в месяц, и то хотел бежать из СССР на Запад!
— У него, наверно, были особые причины. А у меня нет никаких причин бежать.
— А сейчас вы в отпуске, да?
Как все неудачно складывалось против меня! Но я задумал: как бы плохо ни характеризовали меня мои ответы, давать на все вопросы только правдивые ответы… на любые вопросы, кроме моих политических убеждений и кроме моего намерения бежать на Запад. Я понимал, что все сведения будут проверяться и правдивость моих показаний в конечном счете принесет мне дивиденды. И я ответил:
— У меня — прогул.
— Что-о-о? — очень удивился следователь.
— Прогул, — повторил я.
— Почему прогул? Расскажите подробнее.
— Да, видите ли, я поссорился с ректором института из-за весьма принципиальных расхождений и не пошел больше на работу.
— Не пошли на работу, а решили убежать в Турцию?
— Нет, я не пошел на работу потому, что не мог смириться с теми материальными убытками, которые повлечет за собой неграмотное техническое решение ректора, которому я не сумел воспрепятствовать. Я решил уехать на юг, успокоиться и здесь придумать какой-нибудь способ доказать свою правоту.
— Ну, а зачем же тогда поплыли в Турцию?
— Я просто совершал марафонский заплыв. Это — спортивное мероприятие. Я так всегда снимаю с себя умственную усталость и моральное перенапряжение.
«Ври Емеля — твоя неделя!» — вспомнилась вдруг подходящая пословица и я чуть было не улыбнулся. Как бы хорошо было ввернуть теперь «между прочим», тот факт, что я вышел на берег не южнее Батуми, а — севернее, но нельзя! Я сам проговорился в момент ареста: Поти принял за Батуми. Это все чекисты уже знали и на этом основании делали заключение, что я или был, или хотел быть южнее Батуми. А вот он и соответствующий вопрос:
— Когда вы выплыли из Батуми, то куда вы повернули: направо или налево?
— Налево.
— Ага! Значит, вы поплыли в сторону турецкой границы?
— Да.
— А как же вы говорите, что не хотели плыть в Турцию?
— Не хотел.
— Объясните лучше. Я вас не понимаю.
— Дело в том, что я не первый раз в Батуми и хорошо знаю, что здесь имеется очень сильное прибрежное течение. Это течение направлено от турецкой границы к городу Батуми и никакой пловец не может его преодолеть.
— Вы не можете, так не говорите за всех! — прервал меня следователь. — Недавно женщина, мастер спорта по плаванью, намазала свое тело какой-то мазью и поплыла в Турцию. Ей удалось преодолеть то течение, о котором вы говорите, но она не знала, что на границе стоят сети. Вот в эти сети она и попала.
— Естественно, я говорю о себе. Ведь, вы подозреваете меня, а не кого-нибудь другого? Так вот, поскольку я не могу преодолеть это течение, то и решил плыть против этого течения. Это давало мне возможность совершить марафонский заплыв и, в то же время, остаться в пределах города Батуми. А если бы я поплыл по течению то оно унесло бы меня очень далеко от города. «Как складно получается!» — отметил я про себя с удовольствием.
— Почему же вы не остались в пределах города Батуми, как сами только что сказали, а оказались в Поти?
— Потому что в море внезапно появился туман с дождем, я потерял из видимости берег и не знал куда плыву. По ошибке я поплыл в сторону Поти, хотя, как я уже сказал, я не собирался плыть в ту сторону.
— Но у вас с собой был компас.
— А это недоразумение, а не компас! — с пренебрежением воскликнул я. — Ведь, море-то все время штормило и стрелка компаса, как бешеная, крутилась по всей картушке. Нельзя было разобрать, где юг, где север!
— Что-то я не помню 14 августа ни тумана, ни дождя, ни шторма, — с сомнением в голосе возразил следователь.
— Здесь, в кабинете, погода не ощущается, — пояснил я ему. — Вот, в море выйдете — там совсем другое дело!
— Хорошо, я запрошу официальную сводку погоды на 14 августа. А сейчас скажите мне, зачем вы взяли в свой спортивный заплыв столько документов: и паспорт, и военный билет, и диплом штурмана… даже 300 рублей денег?
— Для того, чтобы не украли. Если бы я оставил документы и деньги в своих брюках, то они пропали бы вместе с брюками.
— Но вы могли сдать их в камеру хранения.
— Во всех инструкциях при камерах хранения записано: камера хранения не несет ответственности за деньги и документы.
— Но вообще, зачем вам были нужны эти документы? Почему вы взяли с собой кроме паспорта еще и военный билет и диплом штурмана?
— Ну, военный билет, ясно почему. Международная обстановка тревожная, а я — офицер запаса, должен быть всегда наготове. А диплом штурмана — для того, чтобы навести справки здесь, в пароходстве. С ректором-то я поссорился — возможно придется искать новую работу. Вот я и решил на всякий случай прозондировать почву в Черноморском пароходстве.