- Будь осторожен, - шепнула Астрид, отодвигаясь и прикрываясь платьем.
Ролло отмахнулся, поставив босую ногу на скрюченный корень, занес руку с ножом для удара и заглянул за ствол. Там было пусто. Ни зверя, ни человека. Лишь кусты слегка примяты и сломано несколько веток.
Она влетела в хижину, споткнувшись о высокий порог. Если бы не стол, за который удалось уцепиться, упала бы и вывихнула ступню. Пронзившая лодыжку боль рассердила Скидди, она в ярости смахнула со столешницы плетеную корзину, полную хлебных корок. Корзина, падая, зацепила и опрокинула глиняную крынку. Молоко с плеском полилось на земляной пол. Обведя глазами картину разрушений, Скидди не выдержала, разразилась злым плачем.
- Ты гуляла? – раздался хрипловатый бас. Скидди перестала всхлипывать.
Неудивительно, что она не увидела его сразу. В хижине было темно, ощущение тесноты усиливали пахучие травы, сухие ветви, увязанные в веники и развешенные на задымленных балках потолка и в темных углах. А он сидел позади сложенного из камней очага, заслоненный дымком, что вился над углями. Крякнув, поднялся, бросил волчью бурку, которую носил вместо плаща, на топчан. Заложив большие пальцы за широкий пояс, на котором висели топорик и толстая, обитая железом палка, направился к ней. Под подкованными сапожищами заскрипели глиняные черепки.
- Заждался я тебя, дочка,- отец глянул на нее снизу вверх. – Долго гуляешь. И время не самое лучшее для прогулок.
- Здравствуй, отец, - отозвалась Скидди.
Он не изменился, даже одежда на нем была та же самая, что в последний раз. Длинная рубаха из грубого, некрашеного сукна, сверху лосиный жилет с металлическими нашивками, вытянутые, заправленные в сапоги кожаные штаны со шнуровкой на икрах.
- Давно не виделись.
- С прошлой осени, - отец распахнул медвежьи объятия и сграбастал в них дочь, так, что у нее косточки затрещали. Она уткнулась носом в его седую, пахнущую копотью макушку, - девочка моя милая.
Отец едва доставал ей до подбородка. Был кряжистый, крепкий, как дуб. Большая голова, украшенная носом, похожим на переросшую картофелину, сидела на короткой шее. Маленькие глаза в сетке глубоких морщин умно поблескивали из-под кустистых бровей. Волосы у него были сивые, нечесаные, заплетенные во множество мелких и крупных косичек. В громадных ушах покачивались тяжелые латунные кольца. Конец неухоженной бороды заправлен за пояс. Отец мог быть страшен, однако казался забавным из-за своих косичек, серег и добродушного баса.
- От кого ты удирала по лесу, что запыхалась и разодралась в кровь? - пробасил он, придирчиво ее осматривая, - скажи, кто тебя гнал? Наподдаю шалопаю под зад, чтобы впредь неповадно было соваться к моей маленькой дочке.
- Давно прошли те временя, когда я была маленькой, отец, - Скидди отстранилась, отошла, присев на корточки, подобрала валяющуюся на боку корзину и стала собирать в нее рассыпанные по полу ржаные корки, - теперь сама, кому хочешь, наподдаю - мало не покажется. Который год живу здесь одна, и ничего, не жалуюсь. Напрасно ты обеспокоился.
- Не умерла ты от счастья, дочь, увидев меня, а я, старый чурка, думал прожить у тебя до осени. Но раз помешал, уйду. Маленько другого ожидал приема.
Скидди поднялась, поставила корзину на стол.
- Не обижайся, отец, прости, - виновато ссутулилась она, - Я тебя не ждала. Дома, кроме этих гадких корок, ничего нет. Чем мне тебя кормить?
- Что-то неладное с тобой деется, дочка, - отец прошел в передний угол хижины, где у Скидди ровной кучкой лежал хворост, наклонился над вязанкой, - обычно в хозяйстве у тебя порядок. А сегодня захожу, кругом запустение, пауки с мышами да тараканами в салки играют. Может, ты влюбилась?
Он поднял с вязанки двух убитых кроликов и, держа их за уши, показал Скидди.
- Я знал, что нам пригодятся эти ребятки. Умойся, приберись и разведи огонь в очаге, а я пока пойду на двор и освежую наш ужин. За едой расскажешь, как перезимовала, и где изволишь пропадать ночами.
- Я кой-чего подметил, дочка, по приходу, – сообщил отец, с аппетитом обгладывая мясистый кроличий окорок, зажаренный на углях, - ты больше не обожаешь жить в лесу. Тебе здесь разонравилось. Квелая какая-то стала. Что скажешь?
Скидди не сказала ничего. Они сидели у очага. Отец ел с охотой, а она, чуть поклевав свою порцию мяса, наблюдала за котенком. Тот, налакавшись молока, лапами гонял по полу осколок от крынки, время от времени замирая и прислушиваясь к мышиному шороху в темном углу. Котенка отец принес с собой в капюшоне. Сказал, что нашел в лесу - снял с сосны, проходя мимо.