- То, что разонравилось – это ничего, не беда, - продолжил отец, не смущаясь ее угрюмым молчанием, - значит, настало время внести в жизнь разнообразие. Переселиться хотя бы. Поближе ко мне, к горам. Я знаю местечко, где пустует уйма премиленьких шахточек. Отыщем среди них для тебя симпатичную пещерку с известковыми столбиками, хрустальными плитами, разными мерцающими камушками в стенах и…
- Ты сам-то себя слышишь, отец? – грубо перебила его Скидди, - симпатичная пещерка с камушками – хорошее разнообразие.… Может, еще предложишь заползти в кротовью яму и вылезать оттуда только по нужде? Идти с тобой в горы к карликам. Нет уж, благодарю покорно. От такой перспективы мне хочется одного – издохнуть. Не мудрствуя лукаво, ткнулся посильнее железякой и готово. Однако ничего подобного я делать не собираюсь. Другие у меня планы.
- Что еще за планы? Интересно было бы послушать. - Отец бросил обглоданные кости в очаг, поднял с пола бурдюк и налил себе эля в деревянный кубок.
Скидди наклонилась, поймав котенка, посадила его себе на колени. Котенок выпустил было когти, но получив щелчок по носу, угомонился.
- Лес мне опостылел донельзя. Здесь ты в точку попал, отец. Знаешь, какая у меня тут компания? Не считая зверья и нетопырей? Чуд всяких и уродиц вроде меня – пруд пруди. Воют в чащах полуволки, лешие на болотах скочат аж целыми стадами… похотливые, паскудство, как козлы. К холодам наведываются с севера финские ведьмы, гарпии, шабашничают, колдуют. Наварят из местных трав бурды котлами и гуляют всю зиму. С лешаками. К весне заселят весь лес своим мерзким потомством и пропадут. А призраков, водяных, троллей сколько? Устанешь перечислять. Хуже всех серые эльфы, мелкие пакостники. Забираются в дом, гадят в миски с едой, чаруют почем зря, вызолотили рога и копытца моей козочке Альв.
Отец расхохотался. Кольца в огромных ушах затряслись, замигали.
- Что поделать, Скидди, наш народец любит пошутковать. Золотые рога, считай, не шалость, а комплимент.
- Шалости нашего народца меня не забавляют, - процедила Скидди, - а комплименты не льстят. Я собираюсь уйти к людям.
Отец перестал хохотать.
- Куда?
- К людям, - повторила Скидди, - здесь недалеко, в устье реки Нид есть большой рыбацкий поселок Кнаупангр. Туда пойду. И ты собирайся. Одной показаться там несподручно – у поселян возникнут вопросы, на которые мне лучше бы не отвечать. А если заявлюсь в компании отца, часть вопросов отпадет. Рыбаки в поселке летом ходят викинговать, значит, кузнец в Кнаупангр будет в чести. Без работы до осени сидеть не станешь. А как начнется листопад, уйдешь к себе спокойно в гору. Я к тому времени постараюсь обжиться.
- Думать забудь, - отрезал отец, поднимаясь с табурета, – выбрось из головы этот бред сивой кобылы. Ни в какой Кнаупангр, ни к каким людям ты не пойдешь.
- Почему? – ядовито осведомилась дочь, улыбка, расцветшая на ее бледном лице, была улыбкой гадюки. – Уж не ты ли мне запретишь, папочка? Вот бы посмотреть на это…
Отец заходил вдоль избушки, от потрескивающего, постреливающего искорками очага к неплотно прикрытой, свистящей сквозняками двери и обратно. Котенок на коленях у Скидди, прижав к голове ушки, следил за ним горящими угольками глаз, выгибал спинку и шипел.
- Нет, запретить, не запрещу, - отец остановился перед Скидди, ткнул в нее заскорузлым пальцем, - но кое-что напомню. Поселок Гранвик, где тебе довелось пожить, прежде чем я забрал тебя и спрятал здесь, в лесной избушке. Напомню твою мать. Не забыла, Скидди, что сделали с ней люди из Гранвика, объевшись хлеба со спорыньей? Помнишь, как орали? Ведьма! Уродина! Смерть ей! Как вытащили из дома за волосы и принялись закидывать камнями на глазах у тебя, пятилетней девочки. Как жрец добил ее булыжником, вышиб мозги, хотя она просила пощадить. Молила сохранить жизнь ради дочки. Нет, они бы не пожалели и тебя, тоже бы прикончили, если бы тебе не достало ума сбежать, пока все внимание убийц было приковано к жертве.
- Мне больше не пять лет, - Скидди, лаская котенка, почесала у него за ушком, заставив его мелодично мурлыкать, - я убегать не стану. Тем более мать моя была человеком, в этом заключалась ее слабость. А я, благодаря тебе и твоей крови, не совсем человек. Что ж, вижу, не хочешь идти со мной. Дело твое.
Она встала, спихнув котенка на пол, стряхнула шерсть с подола черного, как перья вороны.
- Тебе не впервой так поступать. Мать мою ты тоже оставил, хотя мог сразу увести с собой, спрятать. Знал ведь, что с ребенком, вроде меня, ей светит одна перспектива – злое слово и камень.
Отец ответил ей раненым взглядом.