– У них еще остались сбережения. Если Герти продаст магазин, я помогу им распорядиться деньгами так, что они больше не будут связаны этими проклятыми делами по рукам и ногам.
Гэллам теперь и так не связан, подумала Сирена. У него больше нет никаких дел. Ему незачем будет вставать по утрам.
Если она что-нибудь не предпримет.
Она ухватилась за эту мысль. У нее достаточно средств, чтобы возместить все убытки, чего не сделала страховая компания. Но Грейндж ни разу не заговорил об этом. Она тоже.
– Может быть, так было суждено.
Он уже говорил что-то в этом роде. Она не могла вспомнить, что тогда ответила. И не знала, что ответить сейчас.
– У него не хватит средств отстроить все заново. И я уверен, что тетя Герти прекрасно представляет себе, каково будет дяде, если ее магазин будет процветать, а у него не будет ничего. Я думаю, она продаст дело.
– А у них достаточно средств, чтобы не работать? Ты уверен?
– Да, если они будут бережливы, а они всегда были бережливы. Никогда не думал, что все так повернется. Никогда. – Он откинулся, привалившись к ней спиной. Сирена обняла его, ощущая его боль, ощущая боль за него. – Теперь нам больше не придется с ним сражаться. Ему потребуются мои советы, и я ему помогу. Я сделаю все, чтобы это несчастье не сломило его.
У Сирены заныло сердце. Еще совсем недавно она не знала о существовании этих людей, а теперь их горе стало ее горем. И она полюбила одного из них.
Нет, она полюбила их всех.
Когда она пошевелилась, Грейндж чуть отодвинулся, чтобы ей было удобнее. Она сидела рядом с ним, поглаживая его по спине, желая, чтобы ее пальцы обрели целительную силу. Грейндж старался развеять кошмар. Даже сейчас, в день пожара, он смотрел в будущее, ставил перед собой какие-то разумные цели.
А единственно разумным, с его точки зрения, было освободить дядю и тетю от труда и ответственности.
Но, может быть, они не этого хотят?
Может быть, без работы, без уз, которые связывают их с городом, жизнь покажется им лишенной смысла.
Она не знала ответа.
Но Грейндж его знал. Этот ответ зрел в глубине его души.
Не говоря ни слова, Сирена поднялась наверх, в спальню. Она все собиралась перевезти отцовскую коллекцию – свою коллекцию – в новый дом, но у нее никак не хватало на это времени. Она достала один из ящиков и поставила его на кровать. Открыв его, она стала рыться в пенопластовых прокладках, пока не нашла то, что хотела. Две белые лошади казались ее вдруг похолодевшим рукам и тяжелыми и хрупкими одновременно. Она подняла статуэтки к свету, любуясь деталями, жалея, что она не знает имени художника, который их сотворил.
Это было в ее одиннадцатый день рождения. Отец специально прилетел домой из Франции, где он работал, ради этого торжественного дня. Мама приготовила лимонный пирог с меренгами, который Сирена очень любила. У нее в гостях было несколько подруг, они все играли на заднем дворе. Отец фотографировал девочек, а мама поднесла к его голове наэлектризованный воздушный шарик, так что у него волосы стали дыбом. В тот день было так много смеха.
Столько любви.
Ее родители любили друг друга. Только они требовали от жизни разного.
Как она и Грейндж?
Непрошеные слезы вдруг застлали глаза. Сирена помигала, потом сдалась и расплакалась по-настоящему. Нет. Только не лошадей.
Когда ей удалось взять себя в руки, она отставила статуэтки в сторону и снова стала рыться в ящике. Вспомнив цены, названные Брюсом, она отобрала китайскую фарфоровую походную флягу, кружку для эля, которой было четыреста лет, и табакерку. У нее дрожали руки, когда она заворачивала вещи в махровые полотенца, взятые из ванной, но, спускаясь по лестнице, она казалась совершенно спокойной.
Грейндж сидел в той же позе. Когда Сирена вошла, он поднял голову, и она решила, что это хороший знак. Поскольку она не могла подобрать нужных слов, то просто разложила вещи рядом с ним на диване. Грейндж долго неподвижным взглядом смотрел на них, потом поднял на нее глаза. Только тогда она обрела голос.
– Они твои. Я хочу, чтобы они были твоими.
– Что? Сирена…
– Ты можешь делать с ними все, что захочешь. Это… – Сирена глубоко вздохнула и твердо проговорила: – Это мой подарок тебе, потому что я тебя люблю.
– Сирена.
Только не таким голосом. Я не могу ни о чем думать, когда ты говоришь таким голосом.
– Отец делал мне много подарков, потому что он меня любил. Теперь моя очередь сделать то же самое для самого главного человека в моей жизни.
Она подумала, что он мог бы обнять ее, но он только смотрел на нее не отрываясь. Лишь на одно мгновение его взгляд обратился на вещи, разложенные на диване.
Наконец он встал. Она чувствовала, что ему хочется прикоснуться к ней, но он не делал этого. Он с усилием заговорил:
– Ты понимаешь, что делаешь?
– Да.
– Я не хочу ничего решать.
Она кивнула с полным пониманием.
– Вот теперь ты знаешь, через что мне пришлось пройти.
Спустя несколько минут Грейндж надел пиджак и ушел. Он говорил мало – только спросил ее об истории вещей и о цене. Он вертел их в руках, и Сирена почти видела, что происходит у него в голове. Она не ждала, что он обнимет ее, скажет, что любит, откажется от подарка. Она бы удивилась, если бы он это сделал.
Она узнала о том, что богата, уже несколько недель назад и до сих пор не вжилась в эту новую роль. С ним было то же самое.
Нужно время.
Хотя Сирена не думала, что кто-нибудь захочет есть, она решила приготовить простой обед. Услышав, как открывается входная дверь, она выключила плиту и прошла в гостиную. Вернулись Герти и Гэллам. Она обняла их, помогла раздеться, не стараясь заполнить тишину пустыми словами.
Что будет дальше, зависело теперь от Грейнджа.
Она, не спрашивая, налила им по бокалу вина.
Они молча сидели на легких стульях и потягивали вино. Они видели вещи, лежавшие на диване, время от времени смотрели на Сирену, но ничего не говорили. Герти спросила, где Грейндж, и Сирена не нашла ничего лучше как ответить, что он пошел прогуляться.
Она слышала гулкие удары своего сердца.
Ей хотелось быть рядом с Грейнджем, объяснить, почему она переложила на него это непосильное бремя. Но они оба знали, что никакие слова не избавят его от необходимости принять решение.
Герти наконец смогла заставить себя проглотить несколько ложек супа, а Гэллам только крошил крекеры. Он включил телевизор, но Сирена могла бы поклясться, что он ничего не видит. С утра он постарел на сотню лет.
Сирена прибрала кухню, оставив суп на случай, если Грейндж захочет поесть, когда вернется. Сама она есть не могла, в глазах стояли слезы. Ей было почти так же больно, как когда она узнала о смерти отца. К несчастью, она не была волшебницей и не могла взмахом палочки заставить отступить несчастье.
Если это вообще было в человеческих силах, то это мог сделать только Грейндж.
Возможно, он возненавидит ее за то, что она возложила на него это бремя.
Возможно, он смотрит на жизнь совсем по-другому.
Темнело. Гэллам и Герти так и сидели у телевизора. Сирена включила свет на крыльце. Шел снег, дул сильный ветер. Сегодня снежинки были крохотными и колючими. Грейнджа все не было.
Не в силах больше оставаться наедине со своими мыслями, Сирена вернулась в гостиную и спросила, с кем виделись Герти и Гэллам после встречи с начальником пожарной охраны. Со старыми друзьями, людьми, которые, подобно им самим, уже не представляют себе, как можно жить в каком-нибудь другом месте. Они вспоминали, как обвалилась крыша начальной школы и как все были рады, что это случилось в субботу. Хотя страховая компания возместила убытки, весь город после воскресной службы отправился убирать мусор. Сирена почувствовала, как к горлу подступают рыдания. Если бы станция была застрахована…
Она видела ту же мысль в печальных старых глазах и знала, что ничего не скажет вслух.