И тут такой поворот судьбы в лице Саранчи! Высокую худощавую женщину боялся весь город, но, закрывая от страха глаза и уши, стоял ранним утром в очереди за хлебом, а перед праздниками – за печеньем и сдобой.
Грозная Дара была сурова, но справедлива. Она отметила улыбку Бэя, когда он спустился в пекарню утром испытательного дня, наблюдала, как выполняя поручения, он жадно ловит запах пекущегося хлеба, и бросила к середине дня:
– Оставайся. Но первую неделю работаешь за жилье и еду.
И только после этого спросила имя нового помощника.
Саранчу звали Дарой, Бэй назвался Дар.
Хозяйка пекарни оценила шутку нового помощника плевком воздуха из плотно сжатого рта. Оказалось, что Дара так смеется. К странному смеху прилагались на удивление сильные руки и прямо-таки железная спина, потому что Саранча поднимала кадушки и противни не легче тех, над которыми пыхтел Бэй. А еще очень внимательный взгляд, потому что через два дня булочница приперла нового помощника к столу тощей грудью, выставила в стороны острые локти и прогудела:
– Где пекарскому делу учился?
– Скорее, подсматривал, – ответил Дар, – у Бакстера – далеко-далеко отсюда.
Так начались короткие каникулы Бэя.
Он был по-своему счастлив. Это было простое и солнечное, вернее, рассветное счастье – вставать еще до того, как спряталась Лупоглазая, и следить за приготовленными Дарой смесями. Оказалось, что Кобейн мог предсказывать не только бури, но и тесто. Он чувствовал, когда наступал момент достать его из деревянных бадей и начать лепить и резать липкие плюшки, формировать буханки и булки, чтобы поставить в печку. После того, как Бэй два месяца пугал людей Карьерным Волком, печь хлеб казалось правильным занятием. В упрямо поднимавшемся к краям лоханей тесте было столько же позитивной силы, как и в Рассвете. Бэй даже почти не вспоминал об Ане, и странные видения, которые истязали его в глиняной деревне, потеряли краски, как выцветшая фотографическая пленка. Кобейн верил в новое будущее без сероглазой напасти. И от этой дрожжевой эйфории и обретенной свободы тянуло на шалости. Вспомнив успех Рождественской мелодии, он захотел оставить Рассветной столице съедобный подарок. Накануне праздника, когда Дара пекла сладости, Бэй собрал похожие ингредиенты и повторил шотландское кулинарное изобретение – «овсяное» печенье, назвав его бакстером.
* * *
На следующий день Саранча отпустила помощника на пару часов. Чаще всего свободное время Кобейн проводил на одной из двух центральных площадей. Кто-то из Скользящих между мирами «подарил» Рассветной столице место для уличных ораторов, как в Гайд-парке Лондона, и Бэй приходил к Углу Правды узнать, чем дышит королевство, и купить шипастый огурец. На другой площади он слушал выступления долинных поэтов и перебрасывался парой слов с Шюртом, которому приносил из пекарни булочки. Чтобы подружиться, воришку пришлось сначала поймать за руку, что лезла в чужой карман, и вынудить в обмен за молчание поговорить о Кимико. Как Бэй и предполагал, ясновидящая исчезла уже в ночь убийства Роксы.
– Ведьмины камни у нее всегда были. А тут вскочила еще до рассвета (девочка жила вместе с двумя беспризорными мальчишками в заброшенном доме на окраине) – заголосила, как труба, слезы по щекам размазывая, потом все свои вещи похватала и на улицу бросилась. Вжик, – мальчишка снабжал рассказ жестами, опасно размахивая руками перед носом Бэя, – и исчезла. Ух, как Пузатый злился! Нам от него ни за что, ни про что досталось.
Кобейн сходил к месту, которое показал мальчик, но прежде, чем он туда попал, прошло уже почти два дня и узнать, куда переместилась девчонка, было невозможно. Все, что осталось для поисков – имя Рок. Бэй знал только одного человека с таким именем – таинственного Отшельника, жившего в Карьере. Как и карьерный Рок, Кобейн теперь постоянно носил платок на голове, скрывая татуировку. Обманки были хороши только для короткого применения и стоили очень и очень дорого. Зато в привыкшей защищаться от немилостивого солнца Долине никто не удивлялся головным уборам. А у племен, живших рядом с горами Ташида или среди скотоводов, кочевавших по краям Арханы, они служили знаком принадлежности к определенному роду.