– Как хотите.
Через десять минут слуга унес из гостиной открытую чашу с увядшим цветком.
– Завтра Король ждет нас на охоте, – стоило исчезнуть испорченному подарку, как Ларс успокоился и даже пожелал остаться на чай, уговорив Истинного подождать с проверкой печати на память.
За столом Ана думала, рассказывать о своих новых воспоминаниях или нет? Оба ее собеседника относились к кругу доверенных лиц, но она настолько привыкла рассовывать информацию по сотам и делиться только маленькими порциями, что давно напоминала сама себе карскую пчелу.
Как только Наследник покинул имение, Истинный повел Избранницу к ее комнатам, чтобы приступить к проверке.
Будь что будет. Ана решила не бояться. Надоело. С нее хватило вчерашнего.
Аксела шла следом за жрецом до самых дверей, не переставая громко рассуждать по поводу самоуправства Храма. Лэда не переносила Истинного на дух, потому что этот мужчина, пусть даже монах, оставался с Избранницей наедине, но, не имея возможности помешать нежелательным встречам, Аксела ограничивалась ядовитыми замечаниями и масками яркого недовольства на лице.
Всего-то и надо было приспустить ткань платья с одного плеча, не оголяя ни грудь, ни руки. Но в это раз что-то изменилось. Ана почувствовала себя неуютно, как только закрылась дверь, оставляя ее со жрецом в комнате наедине. Как в самом начале, когда девушке приходилось стоять перед ним голой, пряча стыд за вызывающим поведением – ею завладело беспокойно. Нет. Это было не просто беспокойство. Ана ловила вибрирующие волны чужих эмоций – раздражение, злость и очень сильное, испепеляющее желание. Такое, что она начала захлебываться в чужом жаре и – о Тени! – плавиться и гореть сама.
– Печать на памяти скоро пропадет, Ана.
Низкий голос жреца обволакивал, топил в золотистом море горько-сладкого карского меда. Откуда такие мысли и образы? Неужели ей хочется почувствовать прикосновения мужской руки?
Хотелось.
И когда в нарушение всех правил ладонь жреца накрыла то место, где находилась метка, Ану прострелило электрическим разрядом до пальцев ног, она вспыхнула шаровой молнией, и ей показалось, что вместо рук у нее раскрылись белые крылья.
Она испытывала возбуждение?! Да. Такой силы, что познала с Бэем. Только это возбуждение было неправильным! Еще жарче, на грани боли. Невыносимым – до рвущегося из груди крика и мольбы, чтобы громадная птица или мужчина взметнулся вместе с ней в небеса и позволил рассыпаться на Долиной сверкающим дождем невиданного удовольствия.
Рука жреца оставила Ану неудовлетворенной, желавшей большего, потерявшей крылья, дрожавшей осенним листом. Она едва переводила дух, когда за спиной хлопнула дверь. Испытанное только что было запретным. Необъяснимым. Возмутительно дерзким и неправильным.
Поправив платье и закрыв оголенную спину, девушка бросилась в ванную комнату к ледяной воде.
Никогда! Даже когда в нее бросило сапогом привидение она не чувствовала себя так близко к измене, как сейчас.
Обоим. Ларсу и Бэю.
И Ана остервенело смывала с себя ощущения несвершенного преступления.
* * *
В том, что Аларик большой любитель соколиной охоты, Ана успела убедиться, еще когда Король демонстрировал, как легко открутит ей голову, если она своими кроличьими лапами замахнется на его наследного сына. Неизвестно, вспоминал ли тот разговор Король, когда она ехала верхом рядом с Ларсом как его Избранница и невеста, но сама Ана тактично воздержалась от намеков.
Не имея возможности отказаться от участия в выезде, девушка настраивалась на тяжелый день, но оказалась намного кровожаднее, чем о себе думала, потому что охота захватила её. Был ли тому виной ветер, наполненный запахами незнакомых трав, от которых легкой становилась голова, или строгая организация охоты, словно все принимали участие в каком-то важном обряде? Почтение и восхищение, окружавшие птиц, сочетались с подчинением гордых соколов воле их ловчих. Люди и птицы дышали одним воздухом, пропитанным азартом погони, и предвкушали момент, когда уверенные руки снимут с птичьей головы клобук, и сокол сорвется с руки хозяина в короткий полет, заканчивающийся убийством.