– Кроме меня. Какая неслучайная у нас вышла встреча. – Карьерный Волк показывал острые клыки.
– Какой бы она ни была. Все в прошлом, – отрезал Пес и поспешил набросать трогательных моментов, связавших Наследника и его Избранницу, пока Бэй учился выживать в Долине, решая чужие и собственные проблемы.
Ларс умело дрался, и Бэй понимал, что проигрывает. Он то поднимался на ноги, ища доказательства, что яркое сумасшествие между ним и Аной было на двоих, то бился о сырую землю, сознавая, насколько коротким оно выходило на фоне многолетней связи Аны и Ларса. Пресловутое неприятное слово «привязка» обесценивало чувства, особенно когда рядом с ним звучали подробности душевной близости Аны с другим мужчиной. У Аны была долгая жизнь рядом с Ларсом, у Кобейна – короткая история преследования чужой Тайны. Вот и превращался Бэй в болезненный прыщ, который вырезали с кровью, когда он «размазался» между мирами. Пусть шрам был свежим и еще ссадил, он заживал. Шла бы речь о настоящих чувствах! Но в словесной битве двух мужчин звучало и звучало унизительное слово: привязка.
– Всем Скользящим поставили печать ограничения переходов на пять лет. Если у тебя ее еще нет, я научу, как вернуться домой. Уходи. Завтра. До Лабиринта. Освободи всех от лишнего испытания. Даже если у тебя оказался сильный дар, Аль Ташид – не твоя судьба. Не поверю, что ты жаждешь остаться в Долине ради Кайры или мечтаешь спасать наш мир.
– Я никогда не отказывался от забавного приключения, – процедил Бэй сквозь кривую усмешку.
А в голове стучало – всем Скользящим поставили печать на пять лет... значит, и Ане тоже... Знакомая информация звучала по-новому. Стала острым клинком, отрезавшим последние нити надежды. Как если бы было еще, на что надеяться…
Ларс поднялся со скамейки и, словно почувствовав, что происходит в душе у Кобейна, добавил финальный пинок противнику:
– Просто, чтобы ты знал... Мы вовремя забрали Ану. Ваш мир отторгает ее. Ей нельзя больше скользить. Жить на Земле она бы не смогла.
На этом Наследник Закатного королевства решил, что достаточно поиздевался над поверженным. Он ушел, оставляя Кобейна у пруда в виде чашки холодного кофе с тонкой молочной пенкой странного света, плававшей на поверхности.
Вместо звезд в искусственном небе было разноцветное марево, как если бы кто-то толстой кистью размазал млечный путь, а потом плеснул в него смесь из синей и красной краски, и теперь по куполу стекали малиново-фиолетовые слезы. Мыльный пузырь над головой Кобейна оплакивал его поражение, а сам Кобейн в который раз копался в своих мыслях и чувствах. Их было много, почти все неприятные, но одна беспокоила больше остальных.
Для человека, за которого многое решали с раннего детства, иллюзия свободного выбора могла показаться странной, но у Бэя она была большую часть сознательной жизни. В разрез всем планам Кардинала он стал частным детективом и сам решал, какими делами заниматься, когда устроить себе каникулы, где жить, а где появляться всего несколько дней в году, и мотался по всей Европе, собирая брелоки. Кобейну всегда не хватало движения, пространства, хотелось дотронуться до неизведанных тайн и далей. Что, если неуемная, щемящая потребность в путешествиях была связана с даром? И слышал он зов не дорог, а еще неизведанного скольжения?
Самолюбие постанывало, но смирилось, что у богов или духов были планы на Кобейна, и в его жизни мало что происходило случайно, но узнать, что выбор сердца тоже заранее определен, оказалось больше, чем Бэй мог принять.
Это вызывало отторжение, почти отвращение.
Слово «привязка» и вовсе бесило.
Ну ладно, долю романтизма в это безобразие все-таки добавили – осколками разлетевшегося в пыль рубина, которые, попав в сердца одаренных, притягивали лучших из них друг к другу – этакий групповой романтизм.
Легенду Кобейн услышал от Кайры. Узнав, что Ана ее близкая родственница, принцесса пробормотала себе что-то под нос про привязку, вот Бэй и спросил, получив в ответ небольшое разъяснение от Наследной принцессы Рассветного Королевства. Теперь вот продолжение от Наследника Закатного.
Лучше бы Бэй продолжал себя чувствовать влюбленным идиотом, чем собачкой Павлова, в генетическую программу которой заложили условный рефлекс притяжения к определенным женщинам. Это Кариной Кобейн увлекся самостоятельно или, можно сказать, по велению сердца, или теми девчонками, которые нравились ему в школе или в университете. Но свести с ума его должны были только те, в чьих сердцах пульсировали осколки небесного рубина. И ведь хотелось бы отрицать весь этот бред, но не получалось, потому что самый первый взгляд с Кайрой был похож на тот, на фестивале, с Аной.