Бэй метнулся на пол и замер, представив, как Тайна откроет глаза и увидит его рядом с собой с мотком оранжевых ниток в руках!
Не проснулась.
Прислонившись к краю кровати, Кобейн беззвучно рассмеялся, прикрыв глаза.
Тванский идиот, он пытался ненавидеть собственное сердце...
Бэй еще оставался некоторое время на полу у ног Аны, прислушиваясь к легкому, беспокойному дыханию девушки и вдыхая сладко-горький аромат ее тела с привкусом олеандра, победившего даже запах мыла Зоси.
* * *
Всему виной то, что за стенами дома, в котором она оказалась, была Голландия, моросящий дождь, серое небо, а в квартире у бабушки с трудно произносимым именем – витражные окна. И пусть выходили они на заросший пруд, а не на море, но все равно вызывали слишком жаркие воспоминания.
И Бэй.
Ну вот зачем он надел светлую, облегающую футболку и потертые джинсы, вытаскивая из памяти картины оглохшего от музыки леса? О них двоих, горевших в неудержимом пламени посредине неуютного царства мокрой зелени? Осторожность была его, Бэя, робкое доверие – ее, а потом... пусть еще не осознанное, но свершилось что-то настолько важное и особенное, что изменило обоих.
Ана сбежала в душ и не выходила из него очень долго, наслаждаясь сильным потоком теплой воды, иногда сворачивая кран в другую сторону, чтобы обжечься холодными струями и немного прийти в себя.
Слишком близко... Бэй был слишком близко.
Дрожа под горячей водой и пылая под ледяной, Ана пытаясь разобраться, как же так произошло, что она оказалась в этой квартире, в этом мире, рядом с Бэем.
В Лабиринте, оставшись одна, она медленно пошла в другую сторону от той, куда уводила Кайра своего раба. Когда до Аны дошел смысл слов, криков и обвинений Бэя, на несколько мгновений она перестала дышать. Правда раздавила, расплющила тело безголового таракана, но... он еще двигал ногами, унося самого себя и плиту из чувства вины на спине.
ЧТО она наделала!
Ана помнила лето, Майорку, пляж, воздух, настолько пропитанный соленым морем, что в нем можно было купаться, не касаясь волн. Она наслаждалась чувством безграничной власти над красивым, сильным, сводившим ее с ума своей страстью и нежностью мужчиной. Лишилась разума от всевластия, и оно превратилось во вседозволенность.
Такое не прощают.
Рок говорил, что Ана помогла раскрыть дар, благодаря которому Бэй пережил скольжение, а в мире Долины, где сам воздух пропитан магией, питавший одаренных, стал сильным Проводником. Но ее рисунки едва не стоили ему жизни. Ана держала в руках окровавленную кожаную куртку. Бэй был близок к смерти в Карьере. Его спасла от топора палача Рассветная принцесса. Через что еще пришлось пройти этому мужчине, пока Ана примеряла себе на голову корону, училась этикету и красиво сидеть в седле?
Самым безжалостным воспоминанием были ее же собственные слова:
– Ты хотел бы быть моим рабом?
Ана так хотела заполучить Бэя себе, пусть только в мечтах и рисунках татуировки, ничего не значивших в чужом мире и малоизвестных в Долине!
Среди двухсот знаков, которым научил ее Рок, был знак Добровольного подчинения, и чтобы он начал развиваться, подобно лозе опутывая волю одного человека и привязывая ее к другому, требовалось искреннее согласие.
По словам Отшельника, этим знаком пользовались во времена войн между древними королями, когда фанатики веры или преданные слуги становились безвольными орудиями, отказываясь от собственной жизни ради Храма или господина. Забытый знак. Настолько древний, что Ана даже не верила в его силу. Из разряда запретных, но именно такие запоминались ей лучше всего. Он стал не единственным запрещенным символом на спине Бэя – там был еще и знак на развитие дара и его подпитку в местах силы Долины. Секретный символ, который наносили только на виски Верховным. Ана спрятала его среди сложного сплетения обычных.
О! На рассветном пляже она чувствовала себя скульптором, художником, творцом. А еще Повелительницей и почти Богиней. Опьянела от любви красивого мужчины, ослепла от его солнечных глаз и улыбки, дарившей крылья. Бэй отдавал всего себя, чтобы удержать, Ана хватала все без остатка, планируя уйти... Тогда она звала его Тван, и это слово казалось ей забавным. Теперь Ана не могла его слышать. Оно превратилось в то, чем было изначально – ругательство.