Поэтому Кобейн спешил сотворить настоящую сказку. Сыворотка Кардинала - две ампулы, и сотни ласковых слов, которые он наговаривал Карине, чтобы услышала, потянулась, открыла глаза и увидела елочные игрушки собственного Рождества. Чтобы, родившись заново, захотела снова бороться и побеждать.
Нашла свое счастье.
Простила Кобейна.
Он заигрался в Великолепного Бэя и верил в то, что можно придумать свою собственную любовь.
Тогда он еще не знал, как это бывает – ударом, лишающим воздуха в легких, когда сердцебиение зависит от улыбки на женских губах, а желание дотронуться может стать необходимым, как вдох.
Пришлось пройти долгий путь, чтобы принять эти чувства как часть себя и не пытаться вырвать их из сердца и души.
Если бы Татьяна не упала в обморок, Бэй ушел бы из комнаты. Привязка или нет, он не хотел лишиться эмоций, с которыми боролся, как отравленный самолюбием идиот.
Он видел мучительную улыбку кривого счастья на лице Кайта, когда Карина зашла в его дом и смотрела на другого. Упрямую усмешку Гордона, готового бороться за каждую минуту, проведенную рядом с Кики. Разве то, что они чувствовали, не было непреодолимым притяжением осколков рубина, попавших в сердце?
Пусть все останется, как есть. Привязка или нет. Ослабнет она после Аль Ташида или нет. Это будет потом. Замерев у двери в комнату, где ждала Тайна, Бэй испугался, что слишком поздно прозрел, и толстые черви успели добраться до сердца. И не смог расстаться с улыбкой, когда понял, что ничего не изменилось – кроме того, что он перестал сопротивляться. Ана пока рядом. Перелетная птичка. Тайна, которую он никогда не разгадает.
Но, верный своему идиотизму, Бэй старался скрывать собственные чувства. Зачем их показывать? Решения приняты. Тванский гобелен или его живые нити понаплели рисунок, в котором им с Аной не быть вместе. А по глазам и так понятно, что Бэй купается в счастье, пока Тайна рядом. Но когда она проспала всю дорогу до дома Гашика, разглядывая осунувшееся девичье лицо, Кобейн начал сомневаться, что одного взгляда было достаточно.
Он едва не поседел, пока Ана не пришла в себя под гомон птиц в саду и противный вопль драного соседского павлина. Да, того самого, которого захотелось догнать и обнять вместо улыбнувшейся Тайны, потому что ее обнимать было невозможно. Бэй тихо вышел в другую комнату, чтобы девушка могла наслаждаться запахами любимого острова, на котором лето подмешивалось в палитру любого времени года. Терракотовые поля позеленели и взорвались россыпью красных и желтых цветов, но покрылись снегом миндальные деревья.
18.
Встреча Давида и Аны прошла на удивление спокойно. Бэй уже сказал бывшему хозяину, что грандидьерит попал пусть пока не к хозяину, так в место, которому принадлежал (нет, речь не шла о путешествиях между мирами, даже для Гашика этого было бы слишком), рубин Ана вернула, так что между олигархом и воровкой, забравшейся в его Пещеру сокровищ, не осталось претензий, лишь взаимное любопытство. Давид стал первым знакомым Кобейна, которому Ана сразу понравилась, и он не скрывал своей симпатии. Вот такая шутка судьбы-Шляпника.
Даже Зося отнеслась к Тайне настороженно.
Давид вышел на террасу, и оттуда прозвучал его недовольный голос:
– Марк! Где девушка, что здесь сидела? Я же говорил ее никуда не пускать.
Бэй уже выскочил из домика, едва не сбив с ног хозяина имения, и быстро побежал, оглядываясь по сторонам.
Болезнь. Все-таки это была болезнь в тяжелой форме по имени Ана!
Растерянный охранник показывал руками вдоль дорожки.
– Да куда же она с территории денется? Попросила отвести ее в миндальный сад.
Не видел он ничего красивее этого.
Между синим морем безоблачного неба и зеленым морем травы с желтыми пятнами маргариток торчали белые острова. Как совершенно неправильный вьетнамский Халонг Бэй. Ана в светлых джинсах и в легком свитере стояла среди цветущих миндальных деревьев. Ветер играл ее короткими волосами, срывал лепестки с ветвей. Кружил их густой вьюгой и засыпал застывшую от восторга Тайну. Закрыв глаза, она купалась под теплой метелью. И, повернувшись лицом к ветру, ловила губами теплые снежинки – лепестки.