– Все сразу, – прошептала Ана.
Наверху, у края, ненадолго появились жрецы, среди них – Йодан, не сдержавший злорадного возгласа. Убедившись, что Скользящие находятся в ловушке, жрецы вернулись к помосту. К первому костру. Вскоре с той стороны понеслись звуки, говорившие о начале казни. Сжимая плечи, Ана пыталась спрятаться от них, зажмуривалась, но не могла унять дрожь и купалась в холодном поту.
«Ее» Истинного звали Горкан. Гор.
Имя подходило мужчине, который осматривал таинственную девушку Ларса, проверяя знаки на ее теле, и с которым она встречалась у водопада в саду. Тому мужчине, который позволил Ане разделить полет с орлом. Жрецу, который, вопреки всем запретам, касался ее шершавыми ладонями. Но это имя не подходило человеку, привязанному к столбу.
Сколько ни зажмуривайся, память рисовала едва живого жреца.
Ему тяжело было держать голову, но раз за разом Горкан поднимал ее, чтобы, не мигая, безотрывно смотреть на Ану. Разве забудешь этот настойчивый взгляд? Кроме боли, в нем горело не сожаление, но жажда, словно Ана была последним глотком жизни для этого мужчины. Как спрятаться от звуков, выдававших, что вокруг его ног разгорается пламя?
Ана вспоминала ритуал в Закатном дворце, когда Истинный наносил знаки на спину девочки, сидящей перед ним на каменном алтаре. Жрец казался крылатой тенью, его руки бились громадным крыльями, способными унести ребенка в небеса. Изломанные, они были теперь привязаны толстыми веревками к столбу.
Пронзительный крик прорезал вышину и спустился в щель между крестом и землей, отражаясь от высоких стен.
Над Мадигве пронесся степной орел и исчез в той стороне, где находилась плаха. Издав еще один раздраженный вопль, он вернулся к кресту и застыл над ним, раскинув в стороны мощные крылья. Снова сорвался в беспокойный полет, когда толпа зашумела от восторга и ужаса. Ана изо всех сил прижалась к Бэю, он гладил ее волосы, согревая в своих объятиях, но оба не могли оторвать взгляда от небес, где металась коричневая тень.
Орел то появлялся над Мадигве, то исчезал из поля зрения. Иногда он так близко спускался к кресту, что едва не касался его острыми когтями. Узкое пространство между двух стен хранило пронзительный птичий крик, и от него не было спасения.
Орел звал ее! Звал! И как бы сильно Ана не цеплялась за плечи Бэя, наступил момент, когда птица подхватила ее с собой и подняла над окружившей помост толпой. Вокруг столба оживал огненный цветок, и его лепестки, как плесень, покрывал серый дым. Птица сделала круг над каменным крестом. Он тонул в красной земле, словно в попытке спрятаться.
Мадигве открыл к себе пути, и по ним пришли объятые гневом люди. Их страх переплавился в ненависть, в жажду мести. Они желали гибели кресту и двум прижавшимся друг к другу Скользящим у его стены.
Издав еще один оглушительный крик, орел устремился ввысь. Все выше и выше улетал он от смрада черного дыма и ненависти, позволив Ане насладиться чистотой верхового ветра и тишиной, в которой были различимы лишь удары сердца птицы. Все реже и тяжелее они становились. В них появился надрыв. Разряженный воздух и яркий свет слепили глаза. Ледяным стал воздух, но птица не останавливалась, и Ана вдруг все поняла! Поняла, чего хочет орел!
Не-е-е-ет.
Она держалась за Бэя. Не видя его и едва чувствуя его объятия, Ана держалась за Бэя. Но продолжала подниматься с птицей ввысь. Выше! Еще выше! Пока не закончился воздух в легких и не осталось воздуха вокруг. Пока тело не пронзили острые ножи боли. И застыло сердце... Пока удар – последний удар! – не разорвал его в клочья, окрашивая весь мир красным. На короткое мгновение тишина и покой укутали горячее тело, и началось неизбежное падение. Гордая, сильная птица превращалась в бесформенный мешок с нелепо изогнутыми крыльями. Валилась с неба – все ближе и ближе к земле. Уже без боли, без сердца, без света.
Без жизни.
– Ана! – крик привел ее в себя.
Ана хватала ртом воздух, как если бы слишком долго находилась под водой. Бэй тормошил ее за плечи, и на его правой руке проступали красные отпечатки от тонких пальцев и ногтей.
Увидев, что девушка пришла в себя, он прижал ее к своей груди и принялся мять ладонями ей спину и волосы, словно вымешивал послушное тесто.