Высокие шершавые стены не пропускали звуков.
Еще в первый день Ана дотронулась до одной из них, Бэй накрыл ее ладонь своей, наслаждаясь этим простым прикосновением, и они увидели тлеющие ветви, услышали шум наверху. Выйти обратно в щель между землей и крестом означало смерть. Но возможно ли еще раз пройти сквозь стены?
– Как ты это делаешь?
Они сидели у стены. Бэй – прислонившись к камню. Ана – прислонившись к нему.
– Я никогда не слышал, что можно смотреть сквозь преграду. Хотя я, наверное, еще много чего не знаю в этом мире.
– Я тоже о подобном не слышала, – призналась Ана.
Она смотрела на звезды. У них теперь были звезды днем – то ронявшие слезы из света, то заливавшие храм густыми потоками золотого дождя. Ночи оставались черными, потому что плоская крыша Мадигве не пропускала холодного света Лун. Только каменная табличка с лицом Бога светилась непонятным образом, и отливал синевой единственный глаз.
– Так вышло здесь, у креста, и в комнате, куда нас водили жрецы в Храме.
– Ага, – обрадовался Бэй. – Я знал. Знал, что ты уже там была.
– Была, с Дэшем. Он надеялся, что я смогу найти потайную дверь. Но у меня лишь получилось увидеть ладонями сквозь стену.
– Какой он, гобелен Ткача, где мы с тобой – нити?
Ана рассказывала.
Они о многом теперь говорили. Делились всем, о чем так долго молчали. Сомнениями и тревогами, избегая имен Ларса и Кайры, но желая Дэшу возможности спастись. Детскими переживаниями и мечтами, что родом из юности. Горечью дней, когда оба верили, что расстались навсегда.
Говорили и говорили. И занимались любовью.
Отчаянно. Не насыщаясь, мучаясь от голода и жажды, которые становились все сильнее.
Камни храма оставались теплыми даже по утрам, а вековая пыль этого места напоминала светящийся пух. Все, что касалось пола – слезы, плевки, змеи заклинаний – превращалось в золотую пыль, мягкой периной принимавшую уставшие тела Скользящих. Не способная питать или подарить драгоценную влагу, пыль смывала любую грязь и лечила раны. В первые дни Бэй и Ана дурачились, зачерпывая сверкающую пудру горстями, и осыпая ею друг друга. Было очень красиво, особенно когда золото лилось на голые тела. С них исчезали даже старые шрамы. Скользящие купались в блистающем дожде и занимались любовью на драгоценных покрывалах. Одноглазый Бог смотрел, как они не могут оторваться друг от друга.
Сначала пленники пытались укрыться от его равнодушного взора, но это оказалось невозможным. Если идти кругом, то лицо в камне поворачивалось следом, а синий глаз достигал любого из одинаковых углов креста. Так что со временем Скользящие смирились с молчаливым присутствием Бога и продолжали вести разговоры, как если бы были вдвоем.
Кто сказал, что говорить телами и устами бесконечно невозможно? У них получалось.
– Как кролики, – смеялась или глухо шептала ему в губы Тайна и смотрела так, что Кобейн плавился в ее огне. – Почему так говорят? Как кролики?
– Они чувствуют приближение повара с ножом?
– И спешат насладиться последними минутами жизни?
– Потому и суп из них получается сладким?
Супа из них никто варить не собирался. Но выхода из ловушки, которой стал дом Одноглазого Бога, тоже не было. Даже в щель между камнем и землей.
В какой-то момент, почти не сговариваясь, Скользящие подошли к стене, чтобы сплетенными ладонями коснуться шершавых камней, и не увидели ничего. Только серый, густой туман.
Выдохнув весь воздух из легких, Ана опустилась на пол, обхватывая голову руками.
Кобейн упал на колени рядом с ней, накрывая ее ладони своими.
– Это значит... это может означать, – шептала Тайна, качая головой, – Мадигве исчез. Что, если он даже не в Долине? Как Храм с дождем, где живут жрецы? Что, если мы даже не в Долине, Бэй!
Может, поэтому не лился по ночам дождь из лунного света? Скользящие находились в мире без Лун? Или в междумирье, где нет ничего, кроме каменного мешка в виде креста с равнодушным Одноглазым Богом внутри, и он сам решает, когда начать день и когда его закончить?
– Может, стоит представить, что мы несемся на космическом корабле сквозь Вселенные? – шептал Бэй Ане на ухо, успокаивая, как ребенка.