Значит, тюрьма?
Конечно, Анджи все решит. Через год, через два, но он все решит. Жалко было время. Без дополнительных вливаний сыворотки из крови Бэя и без кольца тело герцога продолжало восстанавливаться, только гораздо медленнее. Но если раньше Кардинала это злило, теперь стало все равно – пока не закончится судебный процесс, лучше сидеть в инвалидном кресле, оставив желание ходить, ездить на велосипеде и кататься на горных склонах мечтам.
Что-то отвлекло внимание герцога от гор и размышлений о собственной судьбе.
Даже не звук, но ветер? Да нет, не было ветра с той стороны. Анджи повернулся к лесу, к развесившим на голых ветках сережки березам. Рядом с ними… или впереди... Там же нет ничего? Но воздух дрожал, как в жаркой пустыне, складываясь в видения фата Морганы…
Герцог оглянулся. Рай стоял невдалеке, проверяя свой телефон.
Нет, герцог сам. Сам... поехал к странному дрожанию...
Пока вдруг Анджи не потянуло вперед. Сначала поволокло вместе с коляской – он даже успел ощутить себя водителем потерявшей управление машины – а потом все та же неведомая сила выдрала Кардинала из кресла и швырнула в удушающую пустоту.
Вслед за паникой быстро наступила темнота.
Сознание вернулось смесью неприятных ощущений.
Жаром. Как в разогретой печке.
Вонью. Словно лежишь в ворохе протухших овощей, залитый подсохшими помоями.
Болью. Во многих местах, но острее всего в большом пальце правой ноги...
Бэй
Разве можно описать счастье?
Оно как вдох, когда ничего не мешает дышать полной грудью, легкий аромат цветов в доме. Когда можешь прикоснуться к любимому человеку и слышать биение его сердца рядом. Когда падая в серые бездны, считаешь изумрудные звёзды и не боишься разбиться.
Оно всякое. И в тоже время очень простое...
Как... Как руки матери и ее уверенный голос...
Когда, переполошив соседей, чтобы вызвали скорую помощь, на одной ноге (тяжелые ножницы повредили палец другой до трещины) Лилит доскакала до Бэя и Аны и, укрыв их от ветра своим худеньким телом, гладила щеки сына и шептала:
– Все будет хорошо, все будет хорошо…
И он верил…
* * *
Ана говорит, что я – настоящий Разрывающий. Тот самый Мессия, появление которого предсказывали Рассветные. Что я могу разрывать стены миров.
Не знаю...
Думаю, что это она. Понарисовала на мне знаков на три виселицы, два сожжения и одно отделение головы от тела...
Что-то такое, что только мое любимое Недоразумение может собрать вместе и получить невиданную ранее картину. Благодаря ей мой дар похож на живое существо и способен черпать силы и трансформироваться в минуты опасности. Услышав в Мадигве, что за знак она выбрала, стараясь убрать метку Добровольного подчинения (которую, оказывается, нельзя убрать), я понял и напряженный шепот за спиной, пока Ана наносила татуировку, и испуганный взгляд, когда к ней повернулся.
Она дала мне возможность поверить, но аркан, связывающий мою волю, я рвал сам, потому что так сильно хотел прикоснуться к Тайне, что меня уже не могли удержать никакие стены.
Так что я не Разрывающий мессия, а творение ПигмалиАНЫ.
Ана, как всегда, не согласна с моими доводами, утверждая, что знаки могут усилить то, что уже есть, но не способны создать того, чего не существует. Как клыки карьерного волка – всего лишь вспомогательные атрибуты примитивной силы, но они не наделяют ей того, кто не верит в себя.
Как бы то ни было, у меня получилось разорвать стены тюрьмы, которой стала для нас Долина и дом Одноглазого Бога. И пока я намерен разрывать только те стены, что будут мешать Тайне.
Мне нравится ее так звать. А еще добавлять – моей.