А Ана? Она не спешит распахивать всем душу. Прежде всего там место для меня и нашего сына. Но я уверен, что со временем ее семьей станут и Ван Дорны, и некоторые представители Вальдштейнов. (Одна из них, с настойчивостью бойца Крав Маги, уже добилась некоторых успехов). Для остальных это тоже обязательно случится. Позже. Когда-нибудь после нашей свадьбы. Которую Тайна так долго оттягивала, чтобы…
– Все видели, какая я большая, и мучились вопросом, как у бегемота получилось отхватить себе такого завидного жениха.
Да. Именно так. Ане хотелось, чтобы всем был виден ее живот. Или чтобы наш сын стал заметным участником торжества.
Он, кажется, согласен с ней. Я прикладываю руки к животу Тайны, чтобы почувствовать легкие удары пяток, локтей, коленей в мои ладони. Сын прячется внутри, но его нетерпение слишком заметно – он торопится стать частью всех миров, чтобы научиться разрывать их стены. Я целую давно исчезнувшее углубление на животе любимой и шепчу, чтобы сын был осторожен и ласков с этой стеной. Сын прикладывает с другой стороны ухо и слушает.
Слушается. Потому что беременность Аны проходит легко.
Первые месяцы после возвращения из Долины мы жили в моей квартире в Зандворте, но совсем не по-голландски закрывали плотными шторами витражное окно, чтобы не делиться своим счастьем даже со Вселенной. Нам важно было побыть вдвоем. И говорить. Или молчать. Потому что, чтобы понимать друг друга – порой не надо слов.
Перед свадьбой я увез Тайну на две недели в Брюссель, и мы вместе читали истории на стенах его домов и придумывали свои собственные каждую ночь. И каждый день...
«Как кролики, Бэй... мы с тобой просто тванские кролики!» – смеялась Ана и смотрела на меня так, что я мог думать только о ее губах на своем теле и снова желать того момента когда мы станем одним целым и для нас будут рождаться далекие звезды.
В Брюсселе мы встретились с Гордоном и Кики, которые не могли приехать на торжество, потому что Кики снова ложилась в клинику.
Ана начала кусать губы еще во время разговора. Все было хорошо, даже слишком. У меня тоже плакало от тоски сердце, когда я смотрел на них. На то, как Кики тянулась из своей темноты к свету, который зажигал для нее Стенли. Детектив с совершенно не романтичной внешностью развешивал и развешивал вдоль темной дороги светильники, чтобы его любимая не сбилась с пути.
Как же она плакала потом, моя Тайна, прижимаясь ко мне всем телом и прячась подмышку. (Там пахнет для нее домом. И это тоже безграничное счастье – понимать, что являешься для любимого человека домом!)
Она плакала под моей рукой, едва не искупав меня в соленом душе.
– Такая красивая. Такая... Даже ослепленный Кайрой Мирн увидел это. Я сделаю. Бэй, – Ана затихла... на целых несколько минут. – У меня осталось немного чернил.
– Ана, Кики не имеет никакого отношения к Скользящим, Вальдштейнам, Долине, дару. Ты же говорила, что знаки не могут наделить тем, чего нет.
– А у них есть, – Ана села на кровати и смотрела на меня. Встрепанная, с распухшими губами, покрасневшими глазами. Самый красивый губастый бегемотик во всех мирах. – Ты же сам видел. Есть. Он ее держит. Чудом, но держит, а она тянется. Бэй. Значит, у меня получится.
Я смотрел на нее и понимал: в нарушение всех законов и правил у нее – получится.
Шляпник услышит.
Потому что...
Кардинал исчез еще перед нашим возвращением. Пропал со своего любимого холма в парке рядом с замком, пока Рай отвернулся. Осталась одна коляска, со сбившимся под колеса пледом.
Даже вопросов задавать Ане не нужно было.
– Он расстался с коляской, – равнодушно обронила она, пока на ее лице разгоралась победоносная улыбка.
Ну что ж. Анджи в Долине. Не верится, что такого, как он, размажет между мирами. Как сложится жизнь Кардинала под небом с тремя лунами? Может быть, это его наказание. Может – второй шанс.
Мы не ведем разговоров о неслучившемся, у прошлого не бывает «если». Рисунок наших судеб сложился так, что мы с Аной вместе, и вместе рисуем наше общее будущее. Что случилось с гобеленом, Долиной, Наследниками – правильно, знает только мужик, увлекающийся плетением макраме.