Все, что случилось с Бэем с момента, как он увидел на фестивале девушку с серыми глазами и утонул в них, считая в полете зеленые крапинки, было бредом. Игрой со смертью. Потерей самого себя. Судьба протягивала Кобейну руки помощи после каждого падения, намекая – беги. Влажными от слез глазами Карениной, умными разговорами Кайта, мудростями Милоша и Гашика, рассказами психиатров, сумасшествием Кардинала. Даже встречей со Звездой. Но нет, он упрямо поднимался и бросался преследовать свою Тайну.
Помойка? Мало. Ущелье? Тоже недостаточно.
Что ж, Великолепный Бэй, получи выгребную яму и казнь.
В ожидании завтрашнего дня Кобейн не испытывал страха. Только всепоглощающую злость на Ану и самого себя. И оглушительную боль – до белой ваты в голове и камня в груди вместо сердца. Иногда ему казалось, что он больше не слышит его биения.
Бэй думал, что справился? Выжил в этом тванском мире? Поднялся?
В яму.
В Долине он хлеб для крыс и зрелище для толпы.
И Судьба его – Шляпник из сказки про Алису.
* * *
Утро следующего дня было вполне похоже на качественную костюмированную сцену, в которой Кобейна пригласили сыграть главную роль.
Он с честью прокатился в вонючей повозке спина к спине с Соком. Нервы Гария не выдержали внимания толпы, сдобренного помидорами и плевками (человеческая фантазия ограничена в выборе символов презрения). Скупщик ведьминых камней завалился на дно повозки, скуля от страха, и от него подозрительно пахло мочой.
Сок скороговоркой повторял рецепт жемчужин желаний, пытаясь выяснить, где сделал ошибку. Бэй молчал, презрительно усмехаясь в лицо чужому миру, готовому повеселиться за его счет.
Деревянный помост, как в лучших фильмах про Средневековье, был высоким, чтобы обеспечить собравшимся на площади хороший вид, и просторный – для нескольких осужденных и пары охранников. У одного края помоста лежал широкий пень. Внизу, под ним, стояла на земле плетеная корзина для…. Ну ее.
На роль палача выбрали высокого и крепкого мужчину, и это давало надежду на избавление от лишних мучений, если голова отлетит от тела за один раз.
Так как ноги остались целыми, стоять ровно в очереди на казнь получилось без проблем. Ну и что, что тряслись колени и ручьями лился пот по спине?
Звезда протиснулась в первые зрительные ряды. Увидев ее застывшее лицо, Бэй понял, что Тара задумала его спасать, а значит, скоро на плахе станет одним участником зрелища больше.
– Уходи, – проговорил он.
– Ты плохо обо мне думаешь, – вернула Тара его же слова.
– Хорошо думаю. Уходи.
Их разговор одними губами и глазами был понятен лишь Искателю и Разрывающему пространство, привыкшим работать в связке. Руки Тары были неестественно вытянуты вдоль тела, и Бэй покачал головой.
– Нет.
За спиной раздался тонкий визг Гария и звук, который не хотелось бы слышать в своей жизни… и не забыть теперь, по-видимому, никогда. О чем он? В его случае «никогда» – это всего лишь несколько минут.
В этот момент Кобейн почувствовал чей-то взгляд. Повернулся и увидел на площади, за спинами собравшихся, всадницу на белоснежном коне, сверкающую волосами и одеждой, как солнечный луч. Забыв обо всем на свете, Бэй не мог отвести от нее глаз.
Это было похоже... на узнавание.
Когда весь мир сужается до одного взгляда, одного лица, и на несколько мгновений выключаются все звуки.
Женщина была очень красива – уверенной, открытой, почти идеальной красотой заявившего свои права Утра. Ветер трогал ее золотистые волосы и несколько локонов коснулись высоких скул, скользнули по длинной шее.
А потом вернулся крик толпы, и разлетелось на осколки очарование момента. Руки стражей толкнули Бэя к широкому пню, к палачу в черной маске и с тяжелым мечом в руках.
– Остановитесь! – один женский голос смог заглушить целую толпу.
Кобейн посмотрел вниз и увидел, как Тара торопливо прячет нож обратно в рукав.
– Ваше Высочество! Рассветная! Принцесса Кайра! – понеслось со всех сторон.
– Правом Верховной судьи я забираю этого преступника с собой.
Бэя подхватили с двух сторон под руки и потащили. Сначала с плахи, потом между раздосадованных зрителей, лишившихся зрелища, но не решавшихся выказать недовольство волей принцессы, и через несколько минут бросили к белоснежным ногам коня.