Ради той, которая счастливо сидела в кольце рук Прекрасного принца и сама была прекрасной. Ко всем Теням, как же она была прекрасна! Руки ломило, так хотелось сжать в ладонях ее лицо, прижаться лбом, горевшим от ярости, и вдыхать, вдыхать полной грудью эту отраву.
* * *
Тара вела, Бэй следовал.
Занятый разговорами с самим собой. И молчаливый, как камень, со Звездой.
Она терпеливо молчала рядом с ним. Приводила в трактиры, чтобы Кобейн мог поесть, всовывала в руки флягу с водой, чтобы попил. Заставляла упражняться с оружием по утрам и скользить, скользить, пока на его лице не появлялась дерганая улыбка наркомана. Бэй увидел столько мест за пару дней! Калейдоскоп из гейзеров Йелоустонского парка, мертвое море, как в Израиле, холмы, утыканные яркими пятнами кустарника с темно-синими ягодами, живописные русла пересохших рек, разукрашенные окисями металлов в красный, синий и фиолетовый цвет. Бескрайние пустоши. Только ветер и песок. Песок и ветер.
Не говоря ни слова, Звезда лечила Кобейна и искала, чем пробить броню, в которую он спрятался. Внутри него все бродило и бурлило, уже готовое разорваться при первой же возможности, выпуская накопившееся напряжение, когда Тара привела Бэя к пестрому городу из шатров среди круглых холмов.
– Праздник Шахди, Поцелованный, я подумала, что твоему белому лицу не помешает немного краски. Пойдем, – проговорила она и потянула Кобейна в сторону музыки и разноцветных чаш, чтобы вдохнуть воздух, дрожавший в предвкушении безумия.
Ему нужно это, думал Бэй, проходя мимо огромных чанов с остатками красильных порошков, прислушиваясь к разговорам людей, ожидавших сигнала, что торги закончены, и наступает время веселья. Бэй вздрогнул, когда прозвучали удары молота в металлический щит.
Один, два, три... двенадцать, мир вокруг взорвался фейерверком красок.
Энергичная музыка – заразительна. Чужая радость – заразительна. Всеобщее безумие – как эпидемия Эболы – захватывает стремительно, не позволяя прийти в себя.
Ритм – барабанов, смеха, топота множества ног – подхватывает и несет в освобождающем танце.
В руках Кобейна оказался маленький сморщенный шарик.
– Жемчужные желания? – спросил Бэй Тару. – Сок лишился за них головы. Если эта с его кухни, мы захватим до вечера местный туалет... А хотя… пошло оно все! – он закинул горошину в рот.
Пусть не сразу, но все же броня неестественного спокойствия и молчания с треском лопнула. Бэй позволил себе пить и танцевать, купаться в разноцветном дожде и кидаться горстями красок.
Он даже смеялся, потому что Звезда стала не пепельной, а полосатой – цвета индиго спорили за лучи в ее прическе с карминно-красными и рыжей охрой.
Бэй опрокинул в себя на спор пару стаканов прозрачной и очень крепкой водки из шипастых огурцов – они заслужили его внимание, они пытались когда-то спасти ему жизнь.
Участвуя в перетягивании каната из разноцветных лоскутов, Кобейн разорвал его к тванской матери. Тара стянула с него ошметья порванной в шутливых поединках рубашки, и под восторженные вопли зрителей Бэй танцевал капуэру.
Ритм, только ритм имел значение и знакомая легкость в натренированных мышцах. Пусть нарушена алкоголем координация, танец от этого только выходил зажигательней и веселей! Ритм! Его сердца, которому некуда спрятаться от боли. Ритм, заполняющий пустоту в душе! И во время танца завороженный ритмом Бэй увидел Ану.
Она стояла за спинами первых зрителей и неотрывно смотрела на него.
Призывно! Напряженно. Горячо.
Пришла посмотреть…
Ну конечно, ей же нравится, когда он танцует капуэру!