— Гм-гм… — сыщики переглянулись. Было видно, что описание доктора мало что сказало им по существу.
— Малоподвижный образ жизни, слабое сердце, — пояснил Гессе. — Излишества в питании на протяжении многих десятилетий… В последние годы Николай Назарович сделался аскетом в еде, но если перед тем человек тридцать лет в изобилии потреблял мясо, белый хлеб, специи, пил много спиртного — и разного спиртного! — то такие излишества не перечеркнёшь разом. Опять же, избыточный вес. Николай Назарович всегда был тучен, но в последние годы сделался прямо-таки толстяком: почти восемь пудов веса при росте два аршина десять вершков (8 пудов=128 кг.; 2 аршина 10 вершков=186 см. — прим. Ракитин)
— То есть смерть Николая Соковникова может быть признана естественной безо всяких оговорок, — подытожил Гаевский.
— Именно так. Я выписал разрешение на захоронение без малейших колебаний, — кивнул Гессе.
— Вы присутствовали при составлении приставом протокола осмотра личных вещей и помещений покойного?
— Да-с, присутствовал.
— Можете что-то сказать по существу возникших подозрений на кражу?
— Мне кажется подозрительным отсутствие наличных денег. Конечно, очень странно отсутствие процентных бумаг. Я от разных людей слышал, будто таковых покойный имел весьма много. Но признаюсь, сам я никогда от Николая Назаровича никаких разговоров на денежную тему не слышал.
— То есть ваше суждение на этот счёт основывается на чужих словах, — уточнил Иванов.
— Именно.
— Ну, хорошо, а что можете сказать о Селивёрстове?
— Знаю, что Николай Назарович ему не доверял. По крайней мере так было в последние месяцы его жизни. Я слышал, как он называл управляющего «шельмой» и «бессовестным нахалом», грозился уволить.
— А что послужило причиной для такой оценки?
— Подозревал в краже. Но деталей не знаю. Как-то не вникал я во всё это.
— Ещё что-нибудь можете сказать?
— Размышляя над поведением Селивёрстова в день смерти Соковникова, я склоняюсь к мысли, что он умышленно затянул вызов полиции. Сам приезд ко мне в больницу похож на… м-м… отвлекающий манёвр, понимаете? Вроде бы оповестил, да только что толку, когда у меня уже смена идёт, обход в разгаре. Не могу же я бросить больницу одномоментно, правда? Если бы он оповестил пораньше, хотя бы часом-двумя прежде, до заступления на смену, то я бы успел подмениться, а так… Гм, профанацией отдаёт! То, что я к трём пополудни всё же вырвался на дачу — это чистой воды случайность, — доктор примолк, задумавшись.
— Очень интересно, продолжайте, — напористо подстегнул его Иванов; получилось это у него не вполне вежливо, хотя и оправданно. — Тело при вас выносили?
— Конечно, при мне. Не очень почтительно с покойным обошлись: дворники уронили его головой в пол, ещё пошутили по этому поводу. А того прежде стояли подле кровати и курили при покойнике…
— Кто именно? — поспешил уточнить молчавший Гаевский.
— Всё тот же Селивёрстов и купец Локтев. После выноса тела они снова вернулись в спальню.
— Зачем это?
— Ну, вы же понимаете, — Гессе улыбнулся. — Этого они мне объяснять не стали!
— Что ж, доктор, спасибо, что согласились ответить на наши вопросы, — поблагодарил Гаевский.
Сыскные агенты оставили Гессе и вышли на террасу. Там они увидели Шумилова, как будто бы обрадовавшегося их появлению. Алексей щёлкнул пальцами. что должно было означать удовольствие от встречи, и подошёл к полицейским.
— Поймал себя на мысли, что забыл вам рассказать об одном примечательном эпизоде, — проговорил он.
— Что за эпизод? — осведомился Иванов.
— Однажды утром я сделался свидетелем тому, как Селивёрстов вывозил отсюда свои вещи. Управляющий поспешил рассказать мне, что он оставляет место, готовится съезжать. Селивёрстов об этом рассказывал, по-моему, встречным и поперечным, об этом узнали все, причём именно от него же самого.
— И что же? — не понял Агафон.
— Господин Шумилов хочет сказать, — пояснил Гаевский, уловивший мысль Алексея Ивановича, — что никакой нужды в этом у Селивёрстова не было. За язык его никто не тянул.
— О размолвке Николая Назаровича Соковникова со своим управляющим почти никто не знал. Селивёрстов мог спокойно продолжать исполнять свои обязанности при новом владельце, Василий Соковников вовсе не думал его прогонять, — принялся обстоятельно растолковывать Шумилов. — Человек, которому надо зарабатывать кусок хлеба, должен вести себя иначе: ему надлежит продемонстрировать заинтересованность в сохранении места. Но у Селивёрстова, очевидно, иные виды.