Агафон сразу понял, что открывший дверь человек ему соврал: по жирным губам и легко уловимому запаху чеснока несложно было догадаться, что на самом деле тот трапезничал, а вовсе не спал.
— Мы из Сыскной полиции, — отрекомендовался Иванов. — Представьтесь!
— Я — Наум Карлович Глейзерс…
— … один из владельцев этой банковской конторы? — уточнил Иванов.
— Именно так. Держу контору на паях с братом.
— У нас имеется к вам дело.
— Но сегодня контора закрыта.
Гаевский, стоявший на тротуаре перед крылечком, при этих словах фыркнул и вмешался в разговор:
— Вы не поняли! Мы не торговать к вам пришли, а вопросы задать и ответы ваши послушать!
— Пожалуйста, заходите, — еврей сдался, подвинулся в сторону, освобождая проход, и торопливо заговорил, — у нас разрешение от градоначальства должным образом оформлено, все бумаги в полном порядке!
— Кто б в этом сомневался! — усмехнулся Гаевский.
Пройдя в двери, четверо полицейских остановились в коридоре, который Наум Глейзерс как бы загородил своим телом. Видимо, он не мог догадаться, в какую сторону решат направиться незваные посетители — в жилые комнаты или в контору — и потому решил на всякий случай не пустить их далее.
— Послушайте, господин Глейзерс, — начал Иванов, — меня зовут Агафон Порфирьевич Иванов, моего коллегу, — последовал жест в сторону Гаевского, — Владислав Андреевич Гаевский, мы состоим в штате столичной Сыскной полиции в должностях надзирателей за производством дел. Сопровождающих нас полицейских вы, полагаю, знаете в лицо — это ваш квартальный надзиратель и его помощник…
— Да-с, этих господ я знаю, — кивнул Глейзерс. — Что вас привело ко мне в нерабочий день?
— Мы хотели бы узнать, продавали ли вы эти казначейские облигации, — Иванов извлёк четыре ценные бумаги, полученные от Шумилова.
— Может, продавал, может, и нет… Облигации выполнены типографским способом и никаких отличительных особенностей не имеют… — неожиданно заюлил Глейзерс. — А позвольте узнать, чем вызван ваш интерес?
— Не позволю, — неприязненно отрезал Иванов. — Я повторяю свой вопрос: вы продавали эти облигации?
— Ну… так вот по виду, я их не узнаю…
— Я не спрашиваю, узнаёте вы их или нет! Я спрашиваю, проводилась ли в вашей конторе сделка по их продаже?
— Да что ж… вот так прямо… вы меня… в тупик прямо… как же можно знать… — промямлил Глейзерс и умолк, точно впал в ступор.
Агафон смотрел на банкира неприязненно. Убедившись, что тот умолк, так и не ответив на вопрос, раздельно проговорил:
— Вы хотите сказать, господин Глейзерс, что в вашем учреждении отсутствует надлежащий контроль за производимыми операциями?
— Отчего же, отчего же, должный контроль… имеется, конечно.
— У вас, что же, нет журнала для отражения текущих операций, как того требует инструкция Государственного банка?
— Что вы, что вы, господин полицейский… в чём это вы меня подозреваете… — затрепетал банкир. — Вся документация ведётся у нас с братом должным образом!
— Ну так справьтесь по журналу! — рявкнул Агафон, сверкнув глазами; он был готов выругаться, но усилием воли сдержал себя.
— Сей момент, господин Иванов, не надо так волноваться, сейчас я сверюсь…
— А я и не волнуюсь! Волноваться сейчас будете вы, господин Глейзерс! — не понижая голоса, давил на банкира сыщик.
Наум Карлович двинулся по коридору в сторону кассового зала, Иванов сделал шаг за ним. Глейзерс тут же остановил его рукою:
— Подождите меня здесь!
— Нет уж, господин банкир, вместе пройдём! Или вы думаете, будто я отдам вам в руки эти облигации, и вы с ними пойдёте в другую комнату?
— Ну, ладно, коли так, следуйте тогда со мною, — Глейзерс как будто бы даже растерялся от такого хода мыслей сыщика. — В чём вы меня подозреваете? Я по вашему их разорву, что ли? Сожгу? Съем?
— Подмените, — мрачно отрезал Иванов.
Полицейские прошли в большую комнату о трёх окнах, служившую кассовым залом; Наум Карлович, открыв один из письменных столов, извлёк из него толстенную — страниц на тысячу — амбарную книгу с прошитыми контрольной нитью листами, с грохотом бросил её на стол и уселся подле на стул.
— Извольте назвать номер какой-либо из ваших облигаций, — провозгласил он важно, открывая книгу.
— Ну, скажем, пятьдесят четыре-три пятёрки, — ответил Иванов.
Глейзерс принялся листать гроссбух. Не прошло минуты, как он возвестил:
— Вот-с, вижу, что четыре облигации, как раз одна из них с тем номером, каковой вами назван, были проданы не далее как вчера моим работником Леонидом Майором.