-У меня есть вино, - говорит Матфей, указывая на мех, - не хочет кто-нибудь выпить?
-Налей, - соглашается Иуда.
Мытарь достает чашу из сумы, и они вдвоем выпивают. Иисус жестом отклоняет предложение.
-Учитель, мы пойдем через Галилею?- спрашивает Иоанн.
-Да. Ты против?
-Конечно, нет. Значит, мы пойдем той же дорогой, которой пришли сюда? И зайдем в Назарет?
Но в планы Иисуса это совсем не входит. Скопец всегда сжигает за собою мосты. Именно в этом необратимость дороги в Царство Небесное.
-Мы не будем заходить в Назарет, - строго выговаривает он. - Пусть мертвые остаются с мертвецами. Но ты, если хочешь, можешь зайти.
-Я просто спросил, - оправдывается он.
Возвращаются братья с плетеным коробом из ивовых прутьев.
-Вот, - хвастает Андрей, - я взял с запасом. Все твои деньги, друг, ушли, - сообщает он Иуде, который выдал ему несколько денариев.
Иуда небрежно кивает.
Все свои сбережения братья оставили матери и Цилле, прихватив лишь горсть шекелей на дорогу. Андрей не стал бы скупиться на покупку рыбы и своими деньгами, но коль скоро Иуда выдал ему сумму из своего деревянного ящика, то первыми он потратил эти денарии. В их общине сразу же устанавливается порядок, при котором финансовые вопросы не обсуждаются и не производится даже складчина денег в общую казну. Каждый тратит, сколько имеет, но большая часть расходов лежит на Иуде. Ни сынам грома, ни братьям - рыбакам не приходит в голову спросить, откуда берутся эти запасы. Для них Иуда - казначей Мессии, а у Мессии не может быть проблем с презренным металлом. Только Матфей понимает, что Иуда добровольно берет на себя все их расходы и что он - единственный друг Иисуса в их компании, единственный, кто не называет его “учителем”.
Их община устраивает скорый пикник здесь же, на камнях у обочины караванного тракта, напротив Магдалы.
-Да тут на сотню человек хватит, - удивленно говорит Иоанн, видя содержимое корзины.
-Ничего. Запас карман не тянет, - заявляет Андрей. - Верно, друг?
Иуда кивает головой.
-Так теперь все это нужно нести, - возражает юноша.
-Я понесу, - успокаивает его могучий рыбак. - Запас карман не тянет.
-Ну, смотри, - соглашается он. - А ты, Петр, отчего такой хмурый?
-Так, пустяки, - отвечает Петр, без аппетита жуя хлеб с рыбой.
-Да ты весь день такой. Что случилось? - не отстает Иоанн.
-Пустяки, - хмуро повторяет рыбак.
-Он с женой своей поругался, - не выдерживает Андрей. - Вот и переживает.
Иисус внимательно взглядывает на Петра и ничего не говорит.
-А тебе нет заботы, - сердито говорит Петр брату. - Мать тоже без присмотра осталась.
-Цилла твоя и присмотрит. Что ей еще делать?
-Все у тебя просто.
-Петр, - вступает Иоанн, - мы все оставили своих матерей. И учитель тоже.
-Так-то оно так. Извините меня, учитель, - хмуро произносит рыбак. - Просто нехорошо я ушел из дома.
-Может, тебе вернуться? - серьезно спрашивает Иисус.
-Вернуться? Я и не думал об этом! Нет, вернуться я не хочу. Просто нехорошо. Пройдет. Извините меня.
Больше его никто не беспокоит.
Обед заканчивается, Андрей складывает остатки еды в короб и водружает его на плечо. Семеро путников сходят с караванного тракта и поворачивают на запад, уходя вглубь Галилеи. И сразу же весенние, зеленеющие изумрудом холмы обступают их с двух сторон.
Нехорошо Петр ушел из дома. И это гложет его. Он не привык, как Иисус, сжигать за собой мосты и жить в пустыне. Ему необходимо человеческое общество, в котором царят братолюбие и благочестие, миролюбие и справедливость, где жены покорны своим мужьям, а мужья заботливы к женам, - общество христианских добродетелей, о котором он будет писать в своих посланиях.
Всю ночь он не спал, слушая ровное дыхание жены, и подбирал нужные слова для объяснения своего ухода. Маленькая, как ребенок, спала она рядом, и прежняя жалость возвращалась к нему. Отца своего Цилла не помнила, жила ее семья бедно, кое-как перебиваясь случайными заработками. Вдвоем с матерью они нанялись поденщицами в артель потрошить рыбу. Там Петр и заметил ее впервые, кроткую и слабую. Она была страдающим существом, и ему тяжело было смотреть на то, как ее детские руки с трудом удерживают тяжелую, скользкую рыбу, а пальцы колются о плавники, и боль видна на ее девичьем личике. Петр считал естественным тяжелый физический труд для таких крепких мужчин, как он сам, но для крохотного существа эти нагрузки казались ему несправедливыми. Именно жалость легла в основу его чувства к ней. Он старался облегчить труд Цилле, стал давать ей работу в своем холостяцком жилище и платил вдвойне. А потом женился на своей работнице. Когда у нее случился выкидыш, и она лежала полуживая на постели, а кровавые пятна простыней оттеняли белое пятно ее лица, Петр, подавленный своей виной и беспомощностью в эту минуту, поклялся себе, что никогда ее не бросит. Она выжила, но больше не рожала. Цилла изменилась. Он прощал ей неряшливость, он терпел ее ревность, он оставался заботливым мужем. Но она не была кроткой женой. Слабая, беззащитная девочка-ребенок превратилась в собственницу. Былая бедность сделала ее скупой. Получив мужа-стену, она пыталась превратить его в оружие против враждебного ей мира, от которого она по-сиротски натерпелась ранее.
И сегодня утром после его сообщения, что он идет с друзьями в Иерусалим, она не стала кроткой. Цилла поняла, что это не простое паломничество, в которое многие галилеяне ходят каждый год.
-Чуяло мое сердце, что не к добру этот человек пришел в наш дом.
-Иисус меня даже не звал.
-Ну конечно! Он пришел, как вор, чтобы вынюхать все и увести тебя.
-Он вылечил твою мать!
-А с чего бы ему ее лечить?
-Да просто так!
-Он вор!
-Не смей так говорить об учителе.
-Ах, учитель? Это он тебя научил? Он ворует мужей у жен и сыновей у отцов. Собирает себе прислужников. Недаром Иаир хотел побить его камнями.
-Замолчи!
Но Цилла продолжала поносить Мессию. Произошло то, что происходило уже много раз. Она доводила Петра до бешенства, но он не мог ударить этого ребенка. И она это знала.
На крик вышла теща.
-Вот, мама, посмотри на него. Он хочет меня бросить. Пойдет со своим учителем искать себе лучшую жизнь. Мы его не устраиваем. Зачем же ты женился на мне?
Петр растерянно смотрел на тещу, ища поддержки у той, но встретил холодный, враждебный взгляд. В женщине заговорили узы крови, которые крепче вечных ссор дочери с матерью. Он вдруг почувствовал себя чужаком в собственном жилище и лишним в доме своих отцов. И стал собираться.
-Никуда ты не пойдешь, - заявила Цилла, уверенная в своей власти над ним. - Ты мне поклялся!
Но его уже не останавливала собственная клятва.
-Я дам тебе развод, - произнес он. - Ты не будешь нуждаться.
-Вот как! Развод! А кому я нужна? Жена - не жена, вдова - не вдова. И еще бесплодная! Ты будешь жить в свое удовольствие, а мне горевать одной!
Этот естественный эгоизм, который присутствует во всех браках и служит их укреплению, пока интересы и желания супругов совпадают, но становится разрушительным для разнонаправленных супружеских потребностей, неприятно поразил Петра. Ее возмущало, что он заживет лучше, чем она. Разве не таковы же чувства бывают и у злейшего врага? Он увидел перед собою своекорыстную женщину, для которой легче было бы перенести его смерть, чем уход. И что проку было ей говорить, что он идет не за лучшей жизнью?
-Прощай! - коротко бросил он, направляясь к запретной двери на другую половину дома, где власть ее полностью кончалась.
-Нет, нет! Не уходи! - Цилла со слезами бросилась ему вслед, упала на колени и обхватила его ногу. - Не уходи! Как я же буду одна? Как мне жить без тебя? - она взывала к жалости, последние остатки которой только что растоптала сама.- Я не выдержу. Я умру.
Цилла не была кроткой женой. Уходя из дома, Петр поклялся себе, что отныне будет держаться подальше от всех женщин на свете.
Нехорошо Петр ушел из дома. И это гложет его всю дорогу до самой Канны. Он не замечает прекрасных пейзажей родной Галилеи, не участвует в общих разговорах и равнодушно спит на сырой земле.