Моему учителю Данте
Пройдя середину пути земного,
я очутился в лесу, он сумрачноптицый.
Путь потерял или с первой страницы снова
свист. Лань легла. В лапах раскаты мрака.
Вопросы лесов — из величия дичие силы.
Так мысль обновилась объятием страха.
Обилье любви — только шаг ее до могилы.
Лик — клик забот, тонкой порою приходишь
к тому, что без ярости мысль —
бесплодицей хилой
флаг без крыла в пламени веры проходишь
от сна многоэра над точкой
ночи безмерной,
путь ясный утратив кружа в хороводе.
Кому я оставил следы бесхолменно?
Где отдохнуть, человече?
И сердце так сжалось словно в рассказе
раскаянье за сценой.
Чти лик-латынь и у притчи
Флоренции плечи.
Платья сверкание ровное,
кроны косящие речи
режут колонны величья одеждами птицы.
Краснее ладони на хрупкой странице,
цветок на плече — расцвела Беатриче.
1988
«Оботру твои ноги…»
Оботру твои ноги,
А в лицо не взгляну.
Свет небесный с дороги
Присмотрелся к окну.
Предусмотрена юность
Пересмотренных книг,
Под склоненной главою
Тих сияющий лик.
1988
Фантазия страстей
Округлившись у вершины убежали трубачи.
Леденеющий танец вошел
со свечой, мне ладонь протянул.
Я оглянулся —
наступающий сумрак
просунул в окно мне
тень ветки.
Догорающий вечер
мне на волосы отблеск кладет горячо.
Я наклонился —
столе обнажила плечо
статуэтка на солнце;
статуэтку накрыл удивленьем,
а в ней
зеленее камней засветились
ее лисьи глаза в камне скрытых морей.
Над морями огромным цветком
раскалились
плечи белеющих птиц,
листьями речи лились.
В тревоге язык не продумать —
трудно созвучье тоски
в словах — равнодушные трюмы.
«Все чувства у них — номерки…»
Все чувства у них — номерки —
чудовищных вымыслов числа
нелепой игривости грез.
А вместо безмерности мысли
одних ожиданий вопрос.
Хочу разорвать всю душу,
вмиг ожить, вмиг умереть
иль выдумать казнь мне похуже,
чтоб жизни не смог я стерпеть.
Но это — мираж, наважденье,
а смерти ладонь глубока.
Язык проглотив, исступленье
повисло на строчке стиха.
«Пространство меня обнажает…»
Пространство меня обнажает,
в прострацию вводит восход
не солнца. Чего? Я не знаю.
Секрет океаном растет,
претит описание жизни —
холодного ветра пятно,
в плаще словотворческой мысли,
что высится храма окном.
И все, что любовью хранимо,
на тайном холсте заволнит,
плывут мне навстречу — незримы —
предчувствия знаков одних,
крик пропасти, что окрыляет
прорывы затверженных слов,
в обрыве вниманья вздыхает,
ступени убрав у шагов,
и разум от них улетает
в уныло крылатый простор,
что ангелам видится раем,
а змеям узорами нор.
«Ночь пришла. Углится мгла…»
Ночь пришла. Углится мгла.
Пасть крыла меня взяла.
Тень легла на край стола.
Трель на краешке росла.
За окном на ели
выросла игла.
Интеллект давно
мне обещает исцеленье,
хоть сам он — результат болезни,
что вызвала его предчувствием
за ним стоящим,
как за экраном,
мысли настоящей
закрашенное бездною
окно.