А если о счастье — и я разделил ошалело
И помыслы брата о вольной строительной
касте,
Заботы, и те же корыта… Но в том-то и дело,
Что даже тогда ты меня отличала по масти.
А я, причастясь безответному Нечерноземью,
Вовсю полыхал… И какие зароки-обеты…
Россия, прости мне, охальнику и ротозею,
Горючие слезы и самые черные беды.
Когда я приеду, оттуда, теперь уже в гости,
Неогнеопасен и сам по-осеннему стоек,
Внимая лазоревой сини и белой бересте,
В малиновом звоне твоих золотых перестроек
Услышу родимой общаги недюжинный рокот,
И шелест рябины, и озера шепот лесного,
И лепет ночного дождя… И уже ненароком
Услышу себя самого, и озвучится снова
Сквозь стук электрички и хрипы гитарной
свободы
И скрежет лопаты, взмывающий к ушлой вороне,
Мой памятник, загодя сложенный в те еще
годы, —
Дозорнопожарная вышка в Кунгурском районе.
1989–1990
Владимир Френкель
«Как стая черных птиц над светлой синевою…»
Как стая черных птиц над светлой синевою,
Над озером, над морем, над любою
В движенье медленном катящейся волной,
Повиснет косяком остроугольным,
Трепещущим и все-таки спокойным,
В стремлении, в стремлении домой,
Как стая, как стрела, пространство прерывая,
Внезапна и смела — от края и до края —
Небесная стрела, как птиц немая стая,
Прочертит по земле нежданный путь земной.
1972
«Что оставим, то оставим…»
Что оставим, то оставим,
Что считаем мы своим.
Ничего не переправим,
Каждый миг непоправим.
Ни сомнения, ни страха,
Ни надежды, ни пути,
Ни руки немого взмаха
На прощание — прости!..
Ничего не остается,
Нечего оберегать,
Если высшее дается —
И последнее отдать.
1976
Стансы
Если и жизнь опустела,
Точно редеющий лес,
То не останусь без дела —
Я-то пока не исчез.
Ясная, как на ладони,
Жизнь, и яснее теперь
Тут, на земном небосклоне,
Вижу ее без потерь.
Радуюсь чистому кругу
Неотменимых забот,
Радуюсь книге и другу,
Нынче-то — наперечет!
Сказка покажется былью
Нам на крутом вираже,
Но исторической пылью
Что-то покрылось уже.
Вечно лишь то, что не вечно,
То, что у нас под рукой.
Вот — начинается вечер
И остается со мной.
«Половина третьего. Зима…»
Половина третьего. Зима.
День недолог и недолог путь.
Безнадежно ровные дома
Силятся хотя бы не уснуть.
День на сновидение похож
И на ужас чистого листа.
Вижу — все окутавшая ложь
Паром вылетает изо рта.
Воздух стынет. Все запрещено.
Скулы и дыхание свело.
На заиндевевшее окно
Крестиков узором намело.
Ничего не видно. Ну и пусть.
Слишком много в мире этом чувств.
Господи, какая благодать —
Не смотреть, не думать, не дышать.
1987