Бинтуя руки и пританцовывая, Зеев Паз приблизился к тяжеловесу и ужаснулся его ране. Точно топором хряснули по массивной брови. Густой черной щеткой бровь висела над глазом, обнажив глубокую, до белой кости, расщелину с трепещущей жилкой и дымящимся фонтанчиком крови.
— Господи, мальчик, неужели и мне проиграть так?! Ты же всегда приходил ко мне по первому зову! — взмолился Зеев Паз. И снова стал шаманить: — Во имя смерти твоей, во имя жизни твоей…
На другом конце раздевалки, у высоких зеркал, счастливый и плачущий, сидел Женька Бадалов, заваленный букетами цветов, — только что выиграл у великого Тамулиса! Мировая сенсация!.. Когда он кончит плакать, толпа возбужденных поклонников, что ломятся сейчас в раздевалку, напирая на милиционера у входных дверей, поднимет Женьку на плечи и через всю Москву отнесет в гостиницу.
А мальчик никак не приходил.
Было похоже, что он вообще забыл о Зееве Пазе.
Продолжая разминаться, Зеев Паз заглянул в открытые настежь двери и увидел на ринге чей-то жестокий бой. В уши тут же ударила волна шума от ревущих трибун, и от этого он совершенно расстроился: нельзя смотреть чужие бои перед своим выходом! Забыл даже это простое правило!
Не теряя надежды вызвать этого худенького ребенка со смертной скорбью в глазах, Зеев Паз напрягал всю свою волю: где бы мальчик сейчас ни был, он обязан был услышать его.
— Ты видел, что на трибунах творится? — жаловался он мальчику. — Одни армяне, одни армяне! Я слышал сегодня, будто прилетели они на этот бой двенадцатью специальными самолетами из Еревана! Болеть за эту надменную, хвастливую скотину, Товмасяна. Знал бы ты только, что он заявил журналистам обо мне? Жаль, что ты газет не читаешь. Так где же ты, мальчик? Кроме тебя никого нет у меня! Во всем мире никого нет! Неужели ты не можешь понять, насколько я здесь одинок?!
Ринг находился посреди зала, на высоком помосте, затопленный голубым сиянием мощных юпитеров. Зрителей было тысяч пятнадцать — битком набитый Дворец спорта, а кругом наставлена уйма телевизионных камер — шла прямая трансляция на всю страну и страны Восточной Европы…
Зеев Паз попытался представить себе на мгновение, как далеко отсюда, в Молдавии, сидит у телевизора Анка и ждет, страшно волнуясь, его выхода, а рядом сидит за столом Вадим и бутылка Алб де масе перед ним. И время от времени он припадает к бутылке. Единственные люди на свете, кто в этот час волнуется за него! Но Зеев Паз тут же забыл обоих, ибо они ничем не могли сейчас ему помочь…
Все финалисты разминались в одном помещении — безобразное упущение организаторов чемпионата! Раздевалка была огромной, но все равно — никак нельзя было укрыться от глаз противника, чтобы тот не видел всех твоих движений: удары, комбинации, атаки. И это страшно действовало на нервы, просто желания не было разминаться по-настоящему.
Товмасян же все время торчал у него за спиной и что-то там вытворял, а что именно — никак нельзя было узнать. Едва Зеев Паз поворачивал голову, тот сразу все прекращал и дрыгался с невинной физиономией. Быть может, заговаривал в спину какими-то особыми армянскими заклятиями?
Решив разгадать это, Зеев Паз пошел на хитрость: направился к большим зеркалам, где плакал на табурете Женька Бадалов, и сразу все понял. Зеркала отразили ему всего Товмасяна — тот избивал его сзади в нескольких сантиметрах от спины: разминался в свое удовольствие, скотина! И это совершенно взбесило Зеева Паза.
— Ах, мальчик, ты же всегда приходил, на самые задрипанные соревнования! Ну где же ты, мальчик?!
А гонги звенели, и мальчик не приходил. И время шло.
На Зеева Паза и Товмасяна набросили по махровому халату, зашнуровали им перчатки на руках. Оба поступили в распоряжение массажистов.
Руки у массажиста были сухие и ловкие, а на твердых участках ног и плеч становились железными, разминая бугры мышц.
Зеев Паз сидел с закрытыми глазами, расслабив, как положено, лицо и даже язык во рту. Но в мыслях стал читать про себя этот коротенький рассказ, чего не делал уже очень давно. Читать так, как и был он записан в одном из отчетов послевоенного трибунала.