А сам Ронове чист… он всего-то не захотел оставаться с этой компанией, не пожелал воевать с церковью, но и задерживать их не стал. Да, бесполезно. Абрахам – маг, Рене – хоть и «вечный офицер», а всё же боевая единица. Да и Базир не промах. И эта…
Эта.
Но он должен был, по всем правилам, ввязаться в этот гибельный бой. Вот только Ронове любил жизнь и разочаровался в Церкви. Как следовать её правилам, если все они таили обман? Нет, это было слишком.
Путь в Церковь Животворящего Креста закрыт. И желания нет, и возможностей туда возвращаться. Что тогда? К людям?
Те же церковники и найдут. Для них он – дезертир с войны, узнавший много секретов Церкви. Да и как жить среди людей, когда всё, что ты умеешь – убивать и карать магию? Это же придётся начинать с самого начала, чему-то учиться и уж совершенно точно не стать ему лучшим или одним из лучших.
Значит, нужно идти не к людям.
Ронове пришло в голову, что можно попробовать податься в другую Церковь. Найти какой-нибудь приют среди настоящей борьбы или нераскрытого обмана. Там он сможет быть охотником, там забудет прошлое, да…
Это неожиданное правильное решение вдохновило Ронове и придало ему сил. Он повеселел и поднялся с земли. Путь, закрытый еще недавно за всеми свершившимися и пережитыми трагедиями, раскрывался опять и был блистательным. Он ведь свободен в своих передвижениях между Церквями? Свободен. Он не свернул с пути, просто сменил место битвы. Именно так и должно быть.
А что до Рене с его правдой – пусть подавится, пусть подавится, безумный! Пусть воюет, пусть совершает свои бессмысленные походы, успеха ему не видать. Абрахам ему в помощь! Песенка Абрахама уже спета, так не Ронове заботиться о том, чтобы он замолчал или запел опять. Ничего, разберутся.
Базир…вот Базира Ронове было жаль. Ему почудилось, что в нём он обрёл какое-то понимание и покой, надежду на что-то хорошее, но разве была вина Ронове в том, что Базир не последовал за ним, а остался с гибельной троицей?
Стефания… жаль времени и попытки в чувства, а её саму нет. Ронове не жаль Стефании. Ему жаль того, что он хотел её, что не получил и жаль разочарования.
Нужно было себя успокоить. Ронове уцепился за дельную мысль: «в конце концов, Стефания не была настолько красива».
Это помогло. Немного, не до конца, но в груди успокоилось горькое буйство, стало легче дышать. Ронове возрождался мыслью, ему было тяжело выбирать путь, но он сделал это и теперь полагал, что самое трудное уже позади. Конечно, было бы легче, если бы он был не один, а хоть с кем-то, кто мог его утешить или был бы также растерян.
-Видно быть мне одному… - Ронове даже улыбнулся от этой мысли и прикинул своё местонахождение. Чтобы найти другую Церковь, нужно внимательно слушать и смотреть. Это Церковь животворящего Креста держится ещё открыто, а другие позволить себе этого не могут. Но ничего, Ронове слышал про Северную Церковь, Церковь Святого Сердца, Церковь Свободной Воли и прочие должны быть. Где-то да найдётся.
Святое Сердце, вроде бы, таится в горах. Но горы Ронове не любил. Можно попробовать пойти на север, там отыскать оплот новой борьбы и для возрождения духа.
Ронове всё больше ободрялся. Жизнь, казавшаяся ему выжженной, снова начинала проявлять краски. Появилось чувство голода, знаменуя победу жизни над разрушением. Ронове не поднимался ещё из такой черноты чувств, все его предыдущие возрождения были из лучших условий, но сейчас он позволил себе думать, что это не такая уж и большая разница в провалах. Если он справлялся прежде – справится и здесь.
Он захотел справиться.
Шаг Ронове стал размереннее. Нужно было уже выбирать дорогу и, важнее всего, нужно было покинуть несчастную рощицу, чтобы выйти на нормальную дорогу и уже оттуда направить свой путь на полнейшее возрождение. Ронове нарочито занимал себя мыслями о пути на север, потому что убедился – стоит перестать думать о дороге, думать яростно и страстно, как заползают другие мысли. И самая пугающая, самая настойчивая имеет оттенок беспокойства: как там…они?
До Абрахама, конечно, дела почти нет. до Рене тем более. Но Базир, и даже Стефания! Ронове не был глуп – он помнил растерянный и испуганный взгляд Стефании, когда она очнулась. Это был взгляд человека, который в ужасе от самого себя, который медленно осознаёт что-то, произошедшее с ним, и произошедшее это – явно дурное.