-Подождите! – взмолился Ронове. – вы ведь не знаете никаких обстоятельств! Понимаете, я – церковник. Я искал беглецов, которые предали Церковь. А тут один из моих спятивших соратников налетел на меня и требо…
-Мне не нужны ваши обстоятельства! – отмахнулся Филипп. – Они могут понадобиться моему хозяину или вашей церкви.
-Отпустите меня! – Ронове заглянул в холодное лицо Филиппа. – Могут пострадать люди. Я должен найти своих друзей. Я должен к ним вернуться.
Филиппа слова Ронове не тронули.
-Вы не сделаете отсюда и шагу, если того не прикажет хозяин. Нас не касается то, что вас так тревожит. Мы лишь охрана. Мы выполняем волю нашего господина, а он установил законы над нами.
-Но я не…
-Не дёргайтесь! – рявкнул Филипп неожиданно и что-то звериное отозвалось в этом рыке. – Сидите здесь и не пытайтесь устраивать сцен, мы их здесь не оценим. Мы не ваша церковь! Мы не ваши запуганные монахи креста!
-Ваши?.. – Ронове не был из числа пугливых людей, но здесь пробрало даже его, и всё-таки ум зацепился за повтор отчуждающих «ваша» и «ваши». – Мы же на одной стороне! Мы все на стороне…Креста?
Ещё до того, как промолвить последнее слово, Ронове почувствовал, что смешон. Он не понял ещё причины этого, но ощутил всей кожей своей этот липкий и плотоядный взгляд Филиппа – взгляд хищника, взгляд скота, поднявшегося над человеком.
Не понимая своего порыва умом, Ронове вскочил. Кресло завалилось набок от его движения. Но на Филиппа это не произвело никакого впечатления, он продолжал, слегка склонив голову, разглядывать пленника.
-Ваша сестра сказала, что вы – охотник! – Ронове чувствовал себя беспомощным. Пойманным, жалким, нелепым…
-Это так. Мы все охотники. И даже Аме, - Филипп облизнулся и вдруг произошло страшное. Глаза его полыхнули желтоватым огоньком, а нижняя челюсть чуть подалась вперёд и зубы заострились, удлинились, демонстрируя обалдевшему и омертвевшему от ужаса Ронове треугольную их форму.
-Исчадие-е! – завопил Ронове, бросился к постели, намереваясь отломить хоть деревяшку от спинки кровати, лишь бы было у него оружие против этой богомерзкой отвратительной твари.
Филипп захохотал. Лицо его вернулось в прежний вид, он стал похож на человека – очень красивого, только холодного и скованного, такого же тщедушного. Ему было весело от страха Ронове, от ужаса затравленного зверька, находящегося полностью во власти самой смерти.
-Не тряситесь, священник! – Филипп скривился, наблюдая за тем, как лихорадка бьёт всё тело Ронове, как безумно он рыщет по карман, ища распятие. – Никто вас без суда не сожрёт. Вот явится хозяин, с ним и говорите! А пока не дурите… мы шуток не любим. Ваших шуток уж точно.
Филипп, уже не скрывая оскала, проследовал к дверям, не обращая внимания на всё ещё трясущегося от омерзения и страха Ронове. Но у самых дверей, растягивая садистское своё удовольствие, обернулся и посоветовал приторно-ласковым тоном:
-Знаете, наш хозяин очень любит формальности. Услужите ему, если не хотите попасться на его клыки в первые же два мгновения, обращайтесь к нему как того требует этикет. Вам, он может быть незнаком? Что же, я подскажу. Называйте его «ваше сиятельство», как и подобает называть графа или же «господин», как полагается человеку слабому, находящемуся на краю гибели.
И Филипп исчез из клети Ронове в прекрасном настроении. Ронове взглянул на потолок, смаргивая слёзы:
-Боже…боже, за что ты так со мной? боже…
От перенапряжения и потрясения сознание спасительно оставило его, и Ронове обмяк, рухнул прямо на пол, скошенный ужасом и безысходностью.
26.
Когда начало смеркаться, Абрахам велел остановиться – дальнейший путь был безнадёжен, и он знал это лучше всех, недаром проводил он целые часы, склонившись над картами этой местности.
Рене захотелось поспорить. Он не желал промедлений – их и без того было более, чем достаточно, да и опасно было оставаться в пролеске, на который они вышли. Ночной лес не располагал к спокойному сну, звуки живой, не осквернённой интригами Церковников и Цитадели, природы будоражили кровь с непривычки. И в этих звуках, которых оказалось внезапно так много (Рене почему-то не замечал раньше, как шумен лес), любой мог подкрасться к ним.
Но Рене, открыв рот, вдруг вспомнил, что Абрахам – маг, и маг, который недолюбливает самого Рене, а это значит, что он может просто уничтожить Рене и ничего никто не докажет. Спорить тут же расхотелось, Рене, выражая всем своим видом покорность, плюхнулся на траву и с удовольствием вытянул ноги.