Стефания тихо села рядом. Она очень устала – весь её прежний мир давно распался, и она даже не могла вспомнить теперь, когда был для неё последний тихий спокойный день без ужаса и отвращения к себе самой. Кажется, всё началось с гибели Буне… несчастный Буне! Гениальный теоретик, который оказался в пучине интриг, не имеющих, будто бы уже истока, уходящих корнями куда-то очень глубоко.
Стефании было стыдно признать даже перед собой, но что делать с этой вязкой, тошнотворной правдой? А правда была в том, что если бы Стефания могла вернуться назад, то просто не стала бы дружить с Буне и держалась бы противоположных ему стен в коридорах Церкви Животворящего Креста. Тогда она была бы всего лишь напугана, как и другие церковники, тогда она не приманила бы внимания Абрахама или Ронове…
Ронове. При мысли о нём Стефании хотелось плакать. Но слёз не было и глаза жгло. Оставалось терпеть.
Она, услышав о привале, с облегчением упала в траву – усталость стала ей постоянным спутником.
В молчании перекусили. Кусок не лез Стефании в горло, но она знала, что должна есть, чтобы совсем не ослабнуть, и без писка сделала над собой усилие, прожевав то, что передал ей в таком же молчании Рене.
Абрахам навёл пару лёгких отводящих глаза заклинаний. Для церковников, отыщи они их наверняка, не хватит, но если те пройдут мимо – а на это Абрахам и надеялся, то они не увидят их. На большее у него, тоже измученного и истерзанного, но отважно хоронящего даже следы усталости в себе, сил не хватило.
И, хотя у Стефании глаза слипались от усталости, она вызвалась дежурить на всякий случай и осталась сидеть у костра. Абрахам не спорил, он мельком глянул на неё и спросил:
-Хоть этого ты провалить не догадаешься?
-Я подежурю, - Стефания проглотила холодный комок в горле, она знала, что Абрахам никогда не был образцом тактичности, и знала также то, что заслужила всё и даже большее, и не пререкалась.
Рене никогда не был рыцарем креста в белых доспехах, но даже его покоробило. Он попытался возразить:
-Абрахам, Стефания утомлена. Я подежурю.
Абрахам даже обрадовался. По-своему, как умел только он. В его глазах вспыхнула злое удовольствие, он взглянул на Стефанию опять и сказал ей:
-Надо же! Ты всё-таки умеешь устраиваться, Болезная! Сначала Ронове заступался за каждый твой шаг, потом Базир. теперь вот он. Хвалю за адаптивность!
Это было издевательским укором. Стефания покраснела – даже в нервном свете костра это было видно, и, не поднимая головы, попросила:
-Не надо, Рене. Иди спать.
В голосе её звучала мольба затравленной жертвы. Рене взглянул в сторону Абрахама – то уже с удобством устраивался на земле, и решил не спорить. Он лёг на холодную землю чужого края, свернулся калачиком и закрыл глаза.
Поведение Абрахама казалось Рене недопустимым. Какой бы слабой не оказалась Стефания, это, по его мнению, не являлось повод к такому обращению с ней.
Рене был слишком ещё молод, чтобы понять истинные мысли Абрахама. Он тоже не спал, прислушивался к ночи, к треску костра, к далёкому уханью филина, к стрёкоту ночных насекомых и к тихому дыханию Стефании. Ему было жаль эту болезную дурочку. Жаль её молодости, жаль её наивности и слабости, но жалость – это худший враг любой помощи. Абрахам понимал, что Стефании предстояло отныне жить в страшном и холодном, враждебном мире. Если она пойдёт жить к людям – те не примут её. Если она придёт в Церковь Святого Сердца и попросится служить там, то к ней будут относиться с подозрением – она предала предыдущую Церковь, пусть и без того предательскую, но предала. Да и если она не сдержит своей магии? Её порвут.
Абрахам знал это. Он не видел для неё пути, ведь даже если Стефания останется с магами, перейдёт на их сторону, чего, по мнению Абрахама, не случится никогда, всё равно – и те не будут к ней дружелюбны. Она оставалась чужой для всех и это означало, что теперь никто никогда не пожалеет её, не защитит. И если не будет рядом Абрахама, никто не заступится.
Значит, придётся вытащить Стефанию из её теплицы, вырвать в реальный и холодный мир, преодолеть собственную жалость, чтобы дать ей опору. Жестокость других закаляет – Абрахам знал это и не видел для Стефании иного выхода, кроме как передать ей это знание.
Но Рене был молод и не знал всего этого, не догадывался о мыслях Абрахама и потому тихо лежал, возмущаясь про себя его поведением. Не утерпев, он поднялся.
Стефания сидела у костра, глядя в пламя. Одинокий силуэт вырисовывался в ночи, казался ещё меньше, слабее. Рене подсел к ней.
-Думаешь, я провалила задание? – она попыталась хихикнуть, но смешок вышел нервным.