Абрахам рывком поднялся с пола, принялся мерить комнатку, ставшую тесной для троих, шагами. Был в раздражении и шаги не скрывали этого.
–А что мне оставалось? – Ронове рванулся следом. – Я не…
–Трус! – согласился Рене. Подняться он ещё не мог, утомление настигло его неожиданно и попадание под дурман ослабило от этого утомления ещё сильнее. – Теперь из-за тебя мы в плену у врагов, не имеем доказательств о своём деле и потеряли Стефанию. А ты думал о том, что её могли убить? Или нас могли убить? А ты уверен, что не убьют? Что все останутся живы? Да, на нас до этого дурмана было нападение, но это были наши…когда-то наши собратья. И мы справлялись. А о них ты не обязан думать, но ты не подумал ни о ком! Кроме, конечно, себя…
Рене осёкся, ему стало тошно от одного взгляда на Ронове. Он вспомнил, как выглядела и как вела себя Стефания в чувстве вины, как боялась взглянуть, как робела и как сама себя казнила в мыслях, а этот? Сдал всех, выкручиваясь, и ни стыда в его лице не мелькнуло толком!
Мысль о том, как поступил бы сам Рене в таких обстоятельствах, бывший вечный офицер настойчиво отгонял. Он сам не был из породы храбрецов и в чинах церковников ходил именно из-за своего умения договариваться с совестью. Но теперь, когда Ронове поступил также, ещё и неумело… что ж, это было повод к тому, чтобы презирать его, чтобы свалить на него вину всей неудачи и позорной задержки. А может быть, и просто губительной.
–И когда же явится твой дружок? – тон Абрахама был полон ядовитого презрения.
–Он мне не дружок! – попытался слабо защититься Ронове.
–Хозяин, – подсказал Рене. – Когда придёт твой хозяин?
В глазах Ронове полыхнула ярость, он рванулся к Рене, но остановился, сам от себя поражённый, сам себя презирающий, понимающий, что справедливы их издевательства.
–Но не может же всё быть кончено так? – Ронове хотел, чтобы его переубедили, разуверили, объяснили, что он, конечно, виноват, но есть спасительное средство, гарантирующее, что всё будет хорошо, и так, конечно же, и будет…
Но тишина была беспощадна.
В самом деле, почему бы вампирам не убить прямо здесь, без всякого суда и расспросов своих врагов? Им-то что до бумаг, которые берёг Рене? Что им до какой-то войны меж церквями и до их путешествия? И уж тем более, что им до них самих как личностей?
Оставалось ждать развязки, прихода хозяина и презирать друг друга, а больше того – себя. Абрахам презирал себя за новое поражение прежнему врагу, Рене за то, что не смог уберечь бумаги, а Ронове за трусость, которую прежде в себе и не предполагал и за неизвестность, в которую погрузил других этой самой трусостью.
Во всём вампирском логове графа Влада – хозяина нескольких слабых вампиров, что обитали в этих землях, во всех этих стенах, скрытых и подпитываемых магией, не было того, кто был бы в большей безопасности, чем Стефания.
Но она не знала этого. Она ещё была в дурмане, напущенном вампирами.
Её не разместили в комнате с прочими пленниками, не отвели в подвал, как других церковников, для единственной цели – быть живым кормом для оголодавших вампиров. Подвал вообще был страшным местом – оттуда не предполагалось спасения и никакого побега быть не могло. Подвал уходил глубоко в землю, и представлял собою три комнаты, в каждую из которых могло набиться до десятка человек. предназначение этих людей было в том, чтобы подпитывать ослабевших и не имеющих возможностей к охоте, а также просто пребывающих в дурном настроении вампиров.
Людей из подвала не выпивали до конца. Им всегда оставляли столько крови, чтобы функционирование тела продолжалось, но не настолько, чтобы тело оставляло за собою подвижность. И это существование могло длиться очень долго, пока тело не предавало человека, не переставало восстанавливать кровь и не умирало окончательно, освобождаясь от страшного подвала.
Но Стефания не могла знать этого места и даже о самой себе она ничего не знала. Сознание покинуло её спасительно, и это было благом в сложившихся обстоятельствах.
убежище Влада представляло собою двухэтажный особняк с большим подвалом. Все комнаты этажей обитания были связаны между собою потайными дверями, которые прятались за гобеленами или картинами. Влад знал расположение и проход к каждой комнате и знал самые безопасные места. Сам он обитал на втором этаже, тут же разместил он и обширную библиотеку, и кабинет, а также пару комнат для своих фавориток и ближайших друзей. В одну из таких комнаток Влад и поместил Стефанию.