Первый этаж был предусмотрен для редких гостей и для прислуги. И там сейчас содержались пленники-церковники.
Для того, чтобы скрыть своё убежище, вампир тратил много сил. Он ещё давно выменял на вечную жизнь вампира у одного мага мощный амулет и разрядил его в начале войны с церковниками в свой же дом. Теперь нужно было точно знать расположение этого дома, чтобы найти его в однообразной гористой местности. В противном случае можно было заблудиться на самой равнине или потерять контроль над рассудком и долго стоять, глядя в пустоту.
Местные, из числа людей, не забредали сюда. Да и гор боялись, зная, что живёт там нечто нечеловеческое. Влад держал себя хозяином над местными вампирами, и его власть была высшей для них, именно он и распоряжался о том, чтобы охота в этом краю была упорядоченной, и для пропитания вампирам приходилось отправляться дальше ближайших деревень. Конечно, не всегда все следовали этому, иной раз голод оказывался сильнее страха, и деревенские не досчитывались кого-нибудь, но Влад минимизировал этот риск и карал нарушителя.
Но местные всё равно чуяли магию, щедро стекающуюся в этот край, и боялись, а периодические странности, к которым имеет отношения магия, укрепляли местных в страхе. Утешением для местных стало то, что с одной стороны располагалась в отдалении, но всё-таки достаточно близко – в паре дней пути, Церковь Святого Сердца, а с другой – в трёх-четырёхдневном пути – Церковь Животворящего Креста. Это соседство с церквями укрепляло местные деревни, примыкающие к Сарматским горам, в вере и в надежде.
И даже то, что обе Церкви за последние пятьдесят лет едва ли десять раз появились в этих краях, даже когда явно были обнаружены трупы от вампирских охот, не так тревожило местных. Они предпочитали не замечать равнодушие церквей к этому месту.
Стефания лежала в кровати, которую при пробуждении сочла бы непременно роскошной и даже вычурной. Матрас был очень мягок и толст, и лежать было так непривычно! А ещё подушки, покрывала – все расшитые какими-то цветными нитками (шёлковыми, на самом деле, но Стефания шёлк не видела в глаза и вряд ли бы угадала состав!), а ещё балдахин – чудо из чудес для бедной церковницы!
Но она пока была в полусне и не могла оценить того окружения, в котором оказалась. Она не видела ни балдахина, ни резной мебели, покрытой золотыми и серебряными узорами, ни ковра, брошенного в небрежности, привезённого из далекого заморского края, про который Стефания даже не прочла ни разу… она не видела ничего. и это было спасением.
Измученное тело отдыхало в этом дурмане. Даже разум, замучивший сам себя, был сейчас тих и не вмешивал в этот дурман никакого страха или кошмаров – Стефания могла бы блаженствовать, но… она не знала этого. Она просто ничего не осознавала и не чувствовала.
Зато Влад всё прекрасно чувствовал. И даже то, что он был мёртв уже давно для света и для жизни, и жив для одной лишь голодной тьмы, не отупляло его чувств. он жил не первый век и должен бы уже был стать циничнее и злее к жизни и так и было, но даже самое циничное, самоё мёртвое сердце может вдруг дрогнуть.
И при взгляде на Стефанию, это для Влада свершилось. От этого ему было очень плохо. В последний раз ему так плохо было очень давно, ещё при жизни, относительно нормальной, человеческой, где он угодил в плен и проводил многие дни под палящими солнечными лучами Османии, во враждебной духоте, среди людей, которых уже не желал видеть и которым желал смерти. Тогда ему было плохо и дурно телом и духом, тогда у него не было ничего, кроме отчаяния и вся жизнь была перед ним кончена.
А сейчас перед ним простирался ещё век-другой, но ныло в груди мёртвой выжженное не до конца чувство. И Влад – этот жестокий, запечатлённый в истории людей, и известный уже среди вампиров после смерти, не мог ничего с собою сделать.
Он стоял над бессознательной Стефанией и не мог понять, чего желает больше: пробуждения ли её или дальнейшей бессознательности? Он знал, что нужно решить, как поступить с нею, ставшей ему врагом, с её товарищами, с бумагами, но не знал, стоит ли ему объясниться с нею и как это сделать лучше?
Эта девушка – церковница. Как говорил Ронове, с магией в крови. Но это Влад, как вампир, и сам чует. Но оно иначе и не могло быть! И всё же – она стала ему врагом по идейному расхождению и что теперь будет, если открыть правду её происхождения? Может быть, неизвестность будет милосерднее? Может быть, ей самой будет проще жить и полагать, что просто у бога были другие планы?
Впрочем, Влад уже давно не верил в бога. Как не верил в дьявола. Он верил только в голод и в память – неотступную и ядовитую память.