Будет, правда, идеологический кризис, но Рене понимал, что это тоже можно вывернуть в свою пользу. Разрушение старого символа ведёт к сотворению и сплочению вокруг нового. Надо только найти новое сердце борьбы. Надо.
–Да уж! Подумай! – Огюстен обозлился. – Этого всего не было бы, если бы ты держался там, где надо быть нормальному церковнику!
–Это в близости к трёхсотлетнему вампиру? – спокойно уточнил Рене. – Я не боец. Я не буду бойцом. Я мозг.
–Вот и придумай! Сам всё начал! – Огюстен для убедительности ударил кулаком по столу. – Теперь из-за тебя наша Церковь Святого Сердца может быть унижена.
–Не переживай, – не остался в долгу Рене, – пройти от Животворящего досюда можно только через владения этого кровососа. Он не пустит к вам нежданных гостей.
–Да как ты…– Огюстен даже задохнулся от несправедливого упрёка. – Да наша церковь…
–Молчи! – велел Рене. – Отвлекаешь!
–Скажите-ка…отвлекаю! – буркнул Огюстен, но покорно замолчал, лишь обиженно сопел, наблюдая за тем, как Рене вновь и вновь перечитывает ответ от Константина. Ответ, ставящий их в тупик.
Рене же впивался взглядом в бумагу, но не видел её. Он думал о том, что действительно совершил ошибку, понадеявшись на то, что Константин покинет свой пост, испугавшись разоблачения. Но на ошибках учатся и Рене извлёк для себя урок. Оставалось придумать, как именно разрушить полностью репутацию Церкви Животворящего Креста. Обвинить одного Константина в сговоре – это пустяк. Нужно что-то потяжелее, что-то гнилое и очень тяжёлое, что-то вроде убийства или…
Нет, убийство сойдёт. Но кого убить? Как подставить Константина? Или не подставить. А вынудить? В былое время, когда Рене был его цепным псом, он видел, что есть определённая группа наёмников, которая действует кроваво. Но снова вопрос – кого и как? Как действовать наверняка?
–Придумал? – ехидный голос брата вывел Рене из раздумий. – Или мозг подводит?
–Замолчи! – попросил Рене. – Я чувствую, что решение близко. Просто не мешай, ладно?
–Ну ты скажи, а то вдруг решение такое же как и прошлое! – не отступал уязвлённый Огюстен, не подозревая даже, что сам подводит Рене к решению.
Рене отложил бумагу и внимательно взглянул на Огюстена. Мысли напряжённо шевелились, словно змеи, и расползлись бы с шипением, стоило бы появиться просвету совести или любви. Но просвета не было.
Рене же думал.
Какая выходила ситуация в его уме? Он пытался представить всё в красках, чтобы проверить правдоподобность. Итак – Рене – в прошлом вечный офицер и цепной пёс совета Животворящего Креста случайно узнаёт о сговоре правления с Цитаделью. Заручившись некоторыми, малыми, но всё же существенными доказательствами и компанией, отправляется в путь. Путь его лежит к брату – к знаковому служителю Церкви Святого Сердца – замечательному, пусть и более бедному оплоту церковников. Прибившись к оплоту, Рене показывает брату доказательства и с его помощью, не желая порочить доброе имя Животворящего Креста, посылает ультиматум Константину…
Значит, теперь, если одновременно обнародовать доказательства и отправку ультиматума – можно всколыхнуть недоверие. А решающим гвоздём станет ответ Константина и…
И убийство знакового служителя Церкви Святого Сердца, как того, чьим именем был подписан ультиматум и в приюте которого перебежчик нашёл приют.
Рене прислушался к себе, пытаясь понять, какие чувства вызывают в нём подобные мысли и понял, что никаких. Тёплой братской любви между ним и Огюстеном никогда не было. Огюстен, как более сильный с детства не стеснялся отпускать шуточки да шпынять брата. Рене, понимая, что никогда не одержит верх в силе, брал умом и мстил брату. Со временем шуточки утихли, оба поступили на службу, но разделились церквями, а затем и подходом к карьере.
Рене смотрел на брата и думал – сможет ли он убить Огюстена? По уму выходило, что будто бы да, сможет. Память услужливо подбрасывала разорванные Огюстеном книги Рене, залитые нарочно чернилами задания, за невыполнение которых Рене наказывали, отнятые редкие сласти для Рене, съеденные Огюстеном сразу после своих.
И потом многое, уже романтическое, когда Рене так проигрывал на фоне более крупного и развитого братца. Сколько всего могло ему вспомниться, оправдывая не только общим благом, но и местью.
И хуже всего то, что Рене оставался спокоен. Что-то было в нём совершенно другое, что-то, не укорявшее его, равнодушное. Убийство брата представлялось ему простым деянием, в котором не было ничего неожиданного.