О причинах перехода гадали и церковники и маги. Правду не знали, а выспрашивать не было возможности – нрав у Абрахама еще как у мага не был покладистым, он с легкостью мог и прибить, не моргнув глазом, если считал себя оскорбленным. Дальнейшие же годы презрения с обеих сторон, его собственное отчуждение и мрачное время сделали из Абрахама существо пугающее, несдержанное в словах, обладающее по-настоящему охотничьим нюхом на прежних своих союзников и нежеланным в любом обществе.
Он не пользовался возможностями роскошной жизни, которой жили некоторые слуги Церкви Животворящего Креста, был аскетом по убеждению, носил годами старый запыленный плащ и этим пугал ещё больше. Не власть ему была нужна, не деньги, а что-то совсем иное в рядах церковников, и эта внутренняя жажда, что оказалась куда сильнее природного желания держаться к своим, не давала понимания о целях. Непознанного же всегда боятся. Абрахам был фанатиком из числа предателей, обладатель скверного характера – его не просто боялись, его откровенно ненавидели.
Но Церковь мирилась с ним – пока он был еще нужен. Его же свидетельства как лучшего охотника на магическую братию делали много шума, но не приближали ни к знаниям, ни к власти.
У него и помощников-то было мало – Абрахам часто держался одиночкой, иногда лишь, в случае необходимости, вынужденно брал с собою двух-трех молчаливых и покорно-тупых церковников.
Стефания появилась у Абрахама совсем недавно – её перевели с верхних уровней архива, где хранились лишь текущие записи, к нему в услужение, в должность: принеси-подай-понюхай-сходи-скажи-передай.
Сам Абрахам понял, что ему необязательно появляться и заниматься всем сразу. Стефании он не доверял, хоть и считал ее откровенной дурой. Он вообще никому не доверял, но Стефания, по мнению Абрахама, была самой безопасной кандидатурой…
–Простите, пожалуйста, – Стефания вздохнула, зная, что не избежит трёпки, если Абрахаму захочется. Да и не посмеет избежать.
–Что мне твои извинения? – Абрахам всё еще не смотрел на свою прислужницу, полностью погруженный в расстеленную перед ним карту какой-то гористой местности.
Таким Стефания его чаще всего и видела. Когда Абрахам был у себя, то так и склонялся над той или иной картой, и либо вглядывался в нее, либо вычерчивал маршрут. Он так и ходил в своей протертой серой мантии, не желая ее менять или приводить в достойный вид. По поясному ремню висели в великом множестве всяческие артефакты – мелкие флакончики, веточки, фигурки – все как один снабженные какой-то магией.
Да и на руках Абрахама – руках очень грубых – постоянно были браслеты, на пальцах – разномастные кольца и перстни. И что-то подсказывало Стефании, что эти украшения были совсем не эстетическим решением.
Стефания не отозвалась. Действительно, что ему до каких-то там извинений? Глупость одна и блажь. Но что же ей – молча стоило появиться?
Абрахам как будто услышал, а может быть, и на самом деле услышал – кто этих магов разберет?
–Тебе вообще не следует говорить, если ты не можешь сказать что-нибудь стоящее. Я сам с тобой заговорю.
Стефания кивнула, не зная, увидит он, догадается ли, или ему просто плевать.
–Принеси мне воду с лимоном, – всё ещё не удостаивая её взглядом, продолжил Абрахам и ещё ниже склонился над картой.
Стефания как можно тише (Абрахам не выносил громких шагов и даже шелест одежды его раздражал), скользнула к его столу, где стоял на одном и том же месте на протяжении многих лет кувшин с водой. Лимоны Абрахаму приносили проштрафившиеся служители из сопровождения.
Стефания научилась действовать быстро и уже меньше чем через минуту она несла обратно лимонную воду.
На «спасибо» или хотя бы на «угу» рассчитывать не приходилось. Абрахам взял стакан из её рук и залпом осушил его…
Стефания воспользовалась этим мгновением и опустила глаза на расстеленную карту. Ей хватило сноровки, чтобы за отпущенное ей мгновение прочесть «Сармат», и увидеть примерное направление маршрута Абрахама.
Но большего у нее не было и не могло быть. Абрахам грубо всунул стакан ей в руку и жестом велел отойти, а сам снова склонился над картой.