-Да прекрати ты шаркать! – не выдержал Абрахам. – бесишь!
-Ох уж простите! – Стефания яростно хлопнула ладонью по тюфяку и мгновенно успокоилась, подняла ладонь, хлопнула еще раз.
-Да ты что, издеваешься? - осведомился Абрахам зловеще, но Стефания уже поднялась с постели:
-Тут что-то есть.
Абрахам не препирался. Он мгновенно оказался рядом, отодвинул Стефанию подальше и сам провел ладонью по тюфяку – она была права, не то лист, не то какой-то подклад, но что-то было в этом тюфяке.
-Прочь! – Абрахам не был сторонником лишних разговоров. Одним махом ладони он рассек с помощью заклинания ткань, обтянувшую тюфяк и вместе с набивкой из соломы на пол спланировал в замедленном полете лист.
Стефания и Абрахам одновременно схватились за лист, но Стефания благоразумно уступила его, и позволила себе прочесть из-за плеча охотника. Он не возражал.
Корявым почерком на листе была выведена лишь строчка: «Буне – теоретик» рядом же с этими словами маленькая циферка «3».
-И что? Три? Три окна, три двери, три человека, третий день? – Стефания взглянула на Абрахама.
-У тебя отвратительная, почти магическая везучесть! – признал он. – Казот точно причастен к убийству Буне.
-Меня так еще не оскорбляли! – взвилась Стефания. – Меня направляет промысел света!..
-Ага, ловушка всякого поэта, - буркнул Абрахам и отодвинул Стефанию, вышел прочь из комнаты. Помедлив, раздраженная таким откровенным игнорированием, Стефания двинулась следом, но Абрахам нес записку и был увлечен лишь ею.
-Три…третий, третья, тройной…- бормотал он, разглядывая, крутя в пальцах листочек.
-Ну? – путь преградил Ронове. – Нашли что-то?
-Казот причастен к убийству Буне, - мгновенно отозвалась Стефания, увидев, что Абрахам игнорирует Ронове, - мы нашли записку…
-Его ищут, - кивнул Ронове. – Абрахам, я напоминаю вам, что при всем моем уважении, и даже без него, я вынужден настаивать на том, что проникновение вампира в пределы церкви…
-Да пошел ты! – отозвался Абрахам. – Я в совет, доложу ему и только.
Стефания пожала плечами, глядя на Ронове, не то извиняясь, не то принимая его сторону. Чего уж говорить? Абрахам всегда был Абрахамом.
-Да, - охотник обернулся вдруг на Стефанию, зависшую еще в коридоре, - болезная, Буне был твоим другом? Пока ты мне не нужна – можешь оплакать его. А дальше, коль осталась, изволь работать или катись!
-Спасибо! – крикнула ему вслед Стефания, не зная, впрочем, слышал ли Абрахам эту благодарность.
-Как ты его выносишь? – удивился Ронове. – Он же…
-Он невыносим, - призналась Стефания, - но потом он делает что-то подобное и я вижу, что на самом деле – у него своя трагедия. Тайна!
-Что подобное? Позволить оплакать друга – это что, привилегия?
-Ну, - Стефания развела руками, - так и не объяснить.
-Пойдешь сейчас? Его уже принесли в зал Покоя. Пока никого там нет – все напуганы, торопятся переброситься сплетнями.
-Сейчас, да, пожалуй, - Стефания кивнула своим мыслям. – Я виновата…последний разговор вышел, мягко говоря…ах, ну я не могла знать, что он последний!
Сдерживаемая горечь все-таки прорвалась. Буне! Несчастный Буне! Он выбрался из архивов, был молод и подавал надежды. Не то что она. И теперь его нет. а она осталась. Его никогда уже не будет, а она проживет еще сколько-то, и неважно сколько – уже больше Буне.
Только вот сколько он полезного успел сделать для всей Церкви, для борьбы с нечистой армией? А она? Что сделала Стефания? Да и что вообще ей удастся сделать? Талантов у нее нет, ума нет, красота и то весьма средняя – ни должности ей больше не светит, ни уважения.
Надо было согласиться на охотника и сгинуть от стыда в ближайшей же битве! И не отравлять существование никому. И не позорить смерть Буне своей бесплотной и равнодушной жизнью, в которой все предопределено и подчинено теневой роли.
-В слезах есть спасение! – Ронове неожиданно обнял ее. Стефания сначала инстинктивно прильнула к нему плотнее, а затем вдруг отскочила, напугавшись неожиданного нового сближения.
-Перестань! – Ронове не обиделся и снова притянул ее к себе, обнял крепко, лишая, на этот раз, возможности вырваться, - в слезах наше спасение от горечи и скорби. Именно в слезах! Если ты плачешь, значит, в тебе есть жизнь, значит, ты еще не стала равнодушной и каменной.
-Я…не о нем. – Это было тяжело признать, но она поняла, что может и, более того, должна. – О себе.
Ронове смотрел с изумлением: