Голова женщины мотнулась, она попыталась вывернуться. Но Стефания намотала уже косу на руку и ударила голову женщины о дверной косяк. Всякое сопротивление было сломлено, женщина с глухим стоном сползла вниз – удар оказался сильным.
-Очнись! – Стефания потыкала тело носком сапога, желая убедиться, что женщина жива. – очнись, тварь!
Она очнулась, с усилием разлепила глаза и осмысленно взглянула на Стефанию.
-Встать! – рявкнула Стефания.
-За что? – спросила пленница слабо, - я же просто…расклады на любовь, на жизнь.
-Встать! – Стефания пихнула носком сапога по ее телу.
-господь вас всех покарает, - прошипела пленница с неожиданной злостью и тяжело поднялась, цепляясь узловатыми пальцами за косяк.
На этот раз Стефания связала ей руки за спиной.
Странное было чувство – вести пленницу на место судилища. На площади уже был Рене – еще более бледный, какой-то слабенький, ничтожный. Он тщетно пытался справиться с шумихой, что уже занялась над Речным городом – с одной стороны подтаскивали новых пленников, с другой – пьяная и любопытная толпа с хохотом и бранью отзывалась на мольбы плененных Церковью, забыв, что вчера еще посещала их, прося о заступничестве и раскладах, амулетах и отварах.
Но это было давно – это было вчера. Сегодня другая ночь.
-Твари! Гореть им!
-Убийцы!
-Кровопийцы! – толпа бушевала, хотела ненавидеть, чтобы не выделяться в глазах Церкви, чтобы очистить свои грехи. Поддевали друг друга:
-А не ты ли, Глата, покупала вчера вот у нее, отвар от бессонницы?
-Клевета! Клевета! – визжала Глата, не задетая обвинением, но желающая обратить его себе на пользу. – да если бы я знала, что тварь эта ведьма, я бы сама в Церковь пошла! Я бы ее сама…ух!
-Успокойтесь, успокойтесь! – просил Рене, - пожалуйста, не мешайте нам работать!
-Да! – вдруг выпалил Клемент, подтаскивая седовласого мужчину – очень высокого и худого к уже плененным, - а почему же вы не сдали Церкви преступников? Что, скажете, что не знали? Вот мы вас…
-Крест на нас!
-Побойся слов своих!
-Смерть магии! Смерть!
Ужасное буйство и шум встретили Стефанию. Она втолкнула арестованную к уже пятерым другим арестованным и женщина снова упала, но не проронила и звука. Зато заголосила другая арестованная:
-да мы же ничего против Креста не делали! Все для людей, всё! Кого исцелить, кого утешить…
-Молчать! – рявкнула Стефания, без разбора ткнув рукою в арестованных, - магия – есть уже богопротивное дело.
-Кайтесь! Кайтесь! – бушевала толпа.
-Ты что, только одну привела? – спросил Абрахам, вталкивая сразу двоих в круг ареста – мужчину и женщину и объявляя толпе, - он желал помощи магии! Он отвернулся от Креста!
-Смерть! – бушевала напуганная толпа.
-Эта тварь на меня напала, - объяснила Стефания.
-Мы уже закончили, пока ты возилась, - проворчал Абрахам, - впрочем, Рене вообще никого не привел. И этой дуре поплохело…
-Делин? – испугалась Стефания, но Абрахам уже отвернулся от нее, потеряв интерес.
-Да, - ответил вместо него Базир, оказываясь рядом, - я привел ее в чувство. Там… не годится она, в общем.
Делин висела в его руках слабой безвольной тряпочкой. Заплаканное белое лицо, почти такое же испуганное как у Рене.
-Не все годятся для такой работы, - подтвердил Ронове, тоже оказываясь рядом и быстро оглядывая Стефанию, - не ранена?
Между тем Абрахам уже взобрался на импровизированную трибуну и взял внимание толпы:
-Мы – слуги Церкви Животворящего Креста, хранители Света, служители Бога, защитники людей от магического вмешательства, всегда на страже покоя и добродетели. Мы приговариваем этих преступников высшим судом Света и Креста к немедленному сожжению за занятие магией, растление душ, осквернение Неба…
-Да!
-Постойте! – всхлипнул мужчина, пытаясь выбраться из круга арестованных, - я же не…я только пришел за помощью!
-И отвернулся от Неба! – ответили ему, - да будет костер!
Приговаривать к смерти – одно, осуществлять казнь – другое. Для первого годится почти каждый человек, для второго – весьма малое количество, та самая мрачная группа палачей, что умеет принести смерть милосердно и не убить, а покарать именем закона.
Стефания нервно сглотнула. Она ненавидела преступников, униженных и сломленных, столь отчаянно сопротивляющихся. Но ее ненависть была продиктована долгом. Она не хотела присутствовать при казни, при сожжении, когда от запаха костра и мяса выворачивает все содержимое желудка.
Ронове взял ее руку – безвольную и слабую и потащил прочь от толпы, слишком увлеченной словами и карами.