Дальше – пустота и скитание, пока кто-то ловкий, будь то церковник или магическая тварь, затаившая обиду, не оборвёт всё его существование.
Абрахам устало прикрыл глаза – сталь в полумраке блестела неумолимо.
…Боль стала привычной. Абрахам ещё молод, совсем неопытен, но уже свыкся с болью. Она преследует его жизнь: то сверстники, желающие позабавиться над его слабостью, то жестокие и необходимые уроки.
Абрахам лежит на полу и пытается отдышаться. Голос Горана доносится будто бы сквозь облако ваты, но даже это облако не сможет смягчить заметного раздражения:
-Ты не упражнялся! Совершенно не упражнялся!
Боль не даёт говорить, Абрахам может хрипеть. Горан начинает ходить взад-вперёд, скрытый за кровавой хмарью боли:
-В первом же бою ты погибнешь! Церковники не дадут тебе пощады.
Абрахаму больно вставать, но он знает, что должен. Не обращая больше внимания на боль, превозмогая сладостное желание задохнуться в этой боли и никогда уже не открывать глаза, он шевелится.
-Не вставай,- советует Горан. – В прошлый раз я тебя пощадил. В этот раз милосердия не жди. Тот, кто не упражняется – преступник, он ищет погибели всех своих собратьев и, прежде всего, свою. Ища погибель, он её найдёт.
-Они не дают мне…- Абрахам переводит дух. Он сидит на полу, обливаясь потом, смотрит снизу вверх на могучую и страшную фигуру Горана. – Мои соученики не дают мне заниматься.
Абрахам пытается сдержать страх и ярость, но голос предательски дрожит, выдавая его состояние. Никогда он не позволял себе жаловаться на издевательства, которым его подвергают наставники и мальчишки. Он – сирота, жалкий и неспособный ученик, бедняк и не может позволить себе даже мыслить о величии. Бесталанный, худой и слабый – как дать ему отпор блестящим ученикам, вроде всеобщего любимчика Михаэля?
Горан может зайтись хохотом и уничтожить последнюю надежду Абрахама на утешение, но он этого не делает, лишь спрашивает:
-И ты позволяешь им это?
Вопрос застает Абрахама врасплох: как это позволять или нет? их больше, они сильнее!
-Позволяешь,- цедит Горан, - и не удивляйся тогда!
-Но…как?- Абрахам от волнения даже заикается, но боль отступает, и он не замечает её.
-Не так велик выбор! Можно покориться и ослабеть окончательно, можно унизиться и стать молить, можно бороться до поражения или победы, а можно подумать! Когда нет силы, но есть гордость, то включай рассудок. Используй хитрость и коварство, иначе никак.
Абрахам думает. Он знает, что в открытой дуэли с Михаэлем ему не выстоять.
-Но никогда не используй кого-то себе в оправдание. Если ты не нашёл выход – это только твоя вина, - продолжает Горан. – Это только твоя проблема! На сегодня свободен. Еще раз придешь ко мне неготовым, и…
Горан осекается, Абрахам стоит на ногах и смотрит на единственного дорогого своему уму и сердцу учителя с решительностью.
-Чего тебе? – тон Горана меняется.
-Ещё раз! Давайте ещё раз! – Абрахам стоит перед ним, готовый к новой боли.
-Ступай! – Горан отмахивается. – Даже мне нельзя издеваться над учениками и требовать от них того, что они не могут…
-Еще раз! – Абрахам тверд, - пожалуйста.
Горан пожимает плечами. Ему нравится это неожиданное упрямство. Не примериваясь особенно, он щелкает пальцами, посылая простенькое боевое болезненное заклинание в ученика, Абрахам перехватывает его – воздух вокруг него на мгновение походит на плёнку – так работает отражающий блок. Что ж, сейчас он знал, что будет пущено заклинание, но в реальном деле никто не станет предупреждать его об этом.
Горан слегка усиливает напор, и мерцающий магический щит проламывается от его усилия, но Абрахам успевает поставить новый, хотя лицо его, побледневшее и посеревшее, выдает, как тяжело это ему удалось.
Это что-то новенькое!
Горан обходит защитное заклинание и Абрахам падает на колени, скошенный новой волной боли, такой, что может заполнить собою целый мир, вдавить в пол, скрутить всё существо, просверлить каждую клеточку тела.
-На сегодня хватит, - Горан уже снисходительнее, - ступай!
Абрахам открывает глаза, разминает затёкшую от долгого и неудобного сидения на полу шею. Маленький мальчик, юнец и начинающий маг – все они остались в его прошлом. Теперь это прошлое не имеет никакого значения.