— Ты выглядишь обеспокоенным. У Линкольна опять поднялась температура?
— Нет, — ответил он серьезно. — Просто пытаюсь прочитать тебя. Появилось ли сожаление с наступлением нового дня?
Она покачала головой и улыбнулась ему.
— Только то, что ты обнажил свою душу передо мной, а мне нечем поделиться с тобой, чем-то равноценным.
От облегчения его лицо осветилось.
— Ты поделилась со мной большим, чем тебе кажется, — он наклонился и поцеловал ее в плотно сомкнутые губы. Затем рассмеялся, беря ее лицо в ладони: — Однако я хотел бы, чтобы ты раздела со мной лучший поцелуй.
Она крепче сжала губы, чтобы избавить его от своего утреннего «свежего дыхания»:
— Я не почистила зубы.
Он рассмеялся и опустил руки:
— Мой рот был похоронен между твоих ног прошлой ночью. Ты действительно думаешь, что я буду переживать, чистила ли ты зубы?
Что-то изменилось. Может быть, все стало по-другому. Она не была уверенна ни в чем. Его слова прозвучали легко, его улыбка стала более естественной, а его скромный смешок, на самом деле, очень ей понравился, особенно то, как нерешительно он вырвался. Он отдавал ей еще больше, доверял больше, чем признавался. Она смотрела в его глаза. Видела там облегчение и что-то гораздо более сильное. То, что он ей сказал, было нечто особенным, и ей нужно было это услышать, чтобы она перестала думать о содеянном с сожалением, а только верила в лучшее.
Когда его рот обрушился на нее, она также почувствовала разницу в его поцелуе. Он целовал ее более интимно, придерживая одной рукой за щеку, а другой, придерживая за талию, сплетая их тела вместе. Это был опьяняющий и клеймящий поцелуй. Поцелуй, который говорил «Ты моя, а я — твой».
Это был тот самый поцелуй, которого она ждала всю жизнь.
Когда их губы разомкнулись, он пальцами заскользил по ее щеке, задевая нижнюю губу, затем поцеловал ее снова, теперь уже легко и нежно. Ох, как же ей нравились легкие и нежные поцелуи.
— У тебя идеальный вкус по утрам, — сказал он с гордой усмешкой.
Она сморщила нос.
Как будто доказывая свою точку зрения, он поцеловал ее снова и облизал ее губы.
Она рассмеялась, обожая эту новую версию Трумэна.
— Мне жаль, что я заснула прошлой ночью.
— Мне нет.
— Но ты… — довел меня до оргазма несколько раз, — я не отплатила тебе взаимностью.
— За всю свою жизнь я не касался людей так, как ты прикоснулась ко мне прошлой ночью, — в его словах звучали глубокие эмоции. — Я хочу заняться с тобой любовью, но то, что я хочу с тобой, больше, чем просто близость и масса чувств, которые скапливаются между нами. Это видеть твою сонную улыбку, когда ты прикасаешься ко мне, и слушать все те вещи, которые ты говорила пришлой ночью. Я никогда не думал… Я никогда не думал…
Он обнял ее, прижался щекой к ее макушке.
— Я никогда не думал, что мне кто-то нужен, но я начинаю думать, что я просто ждал тебя.
***
Трумэн насвистывал, стоя возле задней части своего пикапа, маневрируя с матрасом, которое он купил, пока доставал его из кузова, где его ждал Бэр, чтобы помочь занести матрас наверх. Было семь часов вечера, и Дикси приглядывала за детьми. У него было отличное настроение целый день. Линкольн дважды описал его при смене памперса, и даже это не смогло омрачить его день.
— Кто-то расслабился прошлой ночью, — сказал Бэр, хватая матрас.
— Нет, — Трумэн спрыгнул с кузова и сдвинул матрас, чтобы схватить его.
Они несли матрас вокруг мастерской к лестнице, ведущей на балкон. Джемма допоздна проводит праздник в магазине и освободится не раньше девяти, что даст ему время закончить все дела и уложить детей спать.
— Тогда почему у тебя такое хорошее настроение? — спросил Бэр, когда они тащили матрас по лестнице.
— Потому что она вернулась. И она все исправила.
— Джемма? Она вернулась?
Трумэн не смог не усмехнуться.
— Ага.
— И она спокойно относится к твоему прошлому, к детям и Куинси? — на вершине лестнице Бэр остановился и облокотил матрас о перила. — Открой дверь. Я подержу его.