— Удивлен? — спросил Куинси.
Он никогда не скрывал своих эмоций. Трумэн откашлялся, пытаясь подобрать слова. Он поговорил с врачом Куинси, и тот посоветовал не разыгрывать семейную драму, не говорить о деньгах, будущем или что-нибудь еще, что может вызвать стресс. Она сказала, что Куинси нужно жить «сегодняшним днем», и что лишняя тревога может плохо сказаться на его выздоровлении.
— Нет, я не удивлен, — солгал он, и Куинси выгнул бровь. — Хорошо, да. Мужик, я не был уверен, что должно было произойти.
— Думаешь, я знаю? — Куинси провел рукой по волосам и отвернулся, сжимая челюсть. — Чувак, это место затягивает, — он вскочил на ноги и начал расхаживать по комнате.
Трумэн встал вместе с ним и наблюдал, как он двигается взад вперед по комнате, как тигр, загнанный в клетку, а его волосы скрывали лицо.
— Я горжусь тобой и тем, что ты делаешь.
Куинси издевался.
— Гордишься мной? Мне не нужно твое одобрение.
— Я не это имел в виду, — он не хотел спорить с братом, но понятия не имел, как вести себя в его обществе, не знал, что говорить. — Я имею в виду, что знаю, как это непросто.
— Мне когда-нибудь было легко? — он поднял сердитый взгляд на Трумэна.
— Я не имел в виду…
— А о чем тогда ты говоришь, Трумэн? — Куинси передвигался по комнате, оставаясь на расстоянии вытянутой руки от Трумэна. — «Ни единого слова, Куинси».
Холодок пробежал по спине Трумэна, услышав его собственные слова из той проклятой ночи, брошенные ему в лицо. Слова, которыми он хотел утешить Куинси. Слова, которые отправили его в тюрьму.
— Ты не совершил ошибку, Куинси. Ее совершил я.
— У тебя было все хорошо. Шесть лет была еда и крыша над головой. Шесть лет, когда ты не смотрел, как какой-то кретин трахает твою мать.
— Куинси, ты не можешь знать, где лучше быть, в тюрьме или…
— Не могу? — Куинси расхаживал по комнате, ссутулив плечи. — Было лучше в тринадцать лет попробовать наркоту?
— Ты мог бы…
Куинси обернулся и быстро подошел к Трумэну. Трумэн сделал шаг назад. Это было именно то, о чем говорил врач, чего советовал избегать. Ему как-то удалось снова вывести из себя брата, напугав его.
— Как? Как я мог это сделать в тринадцать лет? Позвонить в социальную службу и войти в систему после того, как ты провел годы, говоря мне, что это того не стоит. Ты был моей крепостью. Моей опорой. Ты убедил меня, что я могу положиться на тебя, и ты проделал хорошую работу, потому, когда ты ушел, я был чертовски потерян. Я последовал за сатаной прямо в ад.
Весь воздух выбило из легких Трумэна. Комната начала вращаться, возвращая демонов прошлого, оживляя и цепляясь за них, натравливая их друг на друга.
— Я пытался помочь, — ответил он строго. — Меня не должны были посадить. Ты должен был быть там. Ты слышал, что сказал адвокат. Я должен был выйти, а потом позаботиться о тебе, как было всегда. Ты знаешь, что она лгала на суде, — это убивало Трумэна. То, что он никогда не узнает, зачем она солгала и отправила его в тюрьму.
Но этот крест был не Куинси.
Взгляд Куинси будто полоснул его ножом.
Трумэн понизил голос.
— Ты знаешь правду, парень. Ты единственный на этой чертовой земле, кто знает правду.
— Я должен был убить его, — он отвел взгляд. — Он убил бы ее.
Может быть, это было бы и к лучшему. Трумэн почувствовал, как дрогнуло его сердце, и чувство вины вылилось ненавистной мыслью. В следующее мгновение он понял, что смерть матери означала бы, что Кеннеди и Линкольн никогда бы не родились. Он проклинал себя, что мог принять эту мысль за возможный выход из ситуации. Он любил этих детей. Вытеснив из головы эти мысли, он сосредоточился на стоящем перед ним брате.
— Я думал только о том, что если бы ты в тот момент был там, то убил его, — слова Куинси были пропитаны ядом. — Я сделал то, что считал нужным для защиты матери, несмотря ни на что, поступил в соответствии с укоренившимся в моей голове понятием. Защитил свою семью.
— Ты сделал то, что должен был, — мне жаль, что я не сделал этого. Может быть, тогда ты не пал так низко. — Я боялся, что они посадят тебя, как взрослого. Я даже не мог вынести мысли о тебе — ребенке — в тюрьме. Ты был просто ребенком, к тому же, хорошим ребенком, умнее, чем кто-либо из тех, кого я знал, и к тому времени, как я понял, что они не будут судить тебя как взрослого, было уже слишком поздно. Но мы не знаем, не сдала бы тебя мать, как меня, а я не смог бы это вынести. Ты должен знать, что я никогда не сделаю того, что тебе навредит. Никогда. Я унесу наш секрет в могилу, чтобы защитить тебя.