Из-за неловкого молчания казалось, что цикады еще громче стрекочут в траве. Воздух был душный и давящий; рубашка Мэтта липла к его спине, а юбка Сабины четко обрисовывала ее ягодицы. Они прошли мимо террасы, заросшей несобранным виноградом. Переспелые ягоды портились прямо на лозе, наполняя воздух резким запахом брожения, делая его ощутимо вязким. Казалось, что иссушенная земля настолько напряжена и перегружена, что вот-вот лопнет от беспощадного зноя. Сабина нервно улыбнулась из-за плеча и сразу же отвернулась. Мэтт переложил фонарь из одной руки в другую.
Они пробирались через кусты, и ягодка ежевики застряла в волосах Сабины, удивительно похожих по цвету на эту самую ягодку. Мэтт вынул ее дрожащей рукой, и они пошли дальше к зеву пещеры. Именно там она повернулась к нему, прежде чем войти. Она прижала руку к груди, как будто ей было трудно дышать. Мэтт, весь мокрый, заметил жемчужные капельки пота, сияющие на ее верхней губе. Он стоял достаточно близко и мог вдыхать ее солоноватый запах.
Внутри пещеры что-то сдвинулось. Легкий шорох, скольжение сланцевых плиток.
Они повернули головы к входу и услышали сопение, а потом снова шарканье о сланцевый пол. Затем раздался не то свист, не то вздох. Сабина в ужасе посмотрела на Мэтта, но его взгляд был прикован к черному устью пещеры, формой напоминающему женское лоно. Шагнув назад, она схватилась за его плечо. Звуки прекратились, хотя они изо всех сил старались услышать что-нибудь еще.
– Давай не останавливаться, – попросила Сабина.
– Слушай, – сказал Мэтт.
Камешки снова зашуршали и защелкали; потом последовали вздохи, похожие на тихий, неумелый свист. Что-то приближалось изнутри к выходу из пещеры. Из темноты стала вырисовываться белая фигура. Это оказалась Бет, которая пыталась так сложить губы, чтобы удалось посвистеть. Увидев Сабину и Мэтта, она внезапно остановилась.
– Мамочка!
Сабина была так ошеломлена, что потеряла дар речи. Вскоре к Бет присоединилась Джесси, а еще через несколько секунд – Джеймс, который тоже встал как вкопанный и полюбопытствовал:
– Что это вы тут делаете?
С поразившей Сабину быстротой Мэтт ответил:
– Мы видели вас с дороги. Как раз возвращались из магазина.
– Ну да! – с недоверием произнес Джеймс.
– Мы крались за вами, – объяснил Мэтт, поглаживая золотистые волосы Бет. – Мы хотели, чтобы вы подпрыгнули от неожиданности, но вы нас опередили.
– Я подумал, что девочек надо сводить сюда еще раз, – сказал Джеймс. – А внутри-то как прохладно. Ты вспотела, дорогая.
– Я знаю. Так неприятно. И мухи повсюду. Ты поедешь обратно на машине?
– Нет, – ответил Джеймс. – Мы охотимся за мертвецами, так ведь, Бет? – Бет показала две огромные использованные ракеты, найденные в поле. Он прошел мимо Мэтта и двинулся дальше через кусты. Девочки последовали за ним.
– Вы двое продолжайте развлекаться. И не беспокойтесь за нас, мы прекрасно проводим время.
Сабина посмотрела на Мэтта, а затем двинулась сквозь кусты вслед за ними.
– Нет, я пойду с вами.
– Ты уверена, милая? Может, ты лучше отдашь ключи Мэтту?
Она бросилась назад и вложила в руку Мэтта ключи от машины. Он ничего не сказал, и она быстро кивнула ему головой.
После их ухода Мэтт долго еще стоял у входа в пещеру, думая о том, что только что случилось, о том, насколько далеко все зашло. Мышцы рук и ног ослабли. Казалось, что зной горячими потоками скатывается вниз по скале у него за спиной. Назойливая муха вилась вокруг его рта.
Он ступил внутрь пещеры в поисках укрытия от испепеляющей жары. Там было влажно и прохладно. Он зажег фонарь и направился в дальний угол пещеры, где без труда отыскал настенный рисунок, который показал им Патрис. Мэтт снова внимательно его изучил. Две главные фигуры представляли собой либо рогатых животных, либо людей, одетых в звериные шкуры. Эти шкуры, украшенные перьями, были, видимо, сняты с серны или с другого подобного существа. Одна из фигур взгромождалась на другую, как правильно заметила Джесси. Пока он рассматривал рисунок, фонарик помигал и погас. Мэтт похлопал по нему ладонью, и фонарик загорелся снова, хотя и слабо. Изучая изображение, Мэтт пришел к выводу, что фигуры либо танцуют, либо совершают какой-то сексуальный ритуал. Коричневато-желтая краска выцвела почти до серости, и в темной пещере было очень сложно отличить примитивные мазки художника от расщелин и изломов каменной стены. Потом батарейки в фонарике сели окончательно. Мэтт оказался в полной темноте. Он вдыхал каменную влажность пещерного пола и пытался – хотя и безрезультатно – вновь вернуть фонарик к жизни. Направляясь туда, где, как он считал, находился выход, он протянул руку в поисках стены, однако ничего не нащупал, и рука повисла в воздухе. Он выдвинул вперед правую ногу, но пол оказался намного ниже, чем он ожидал. Затем, наткнувшись на что-то в темноте, разбудил какой-то запах. И снова ему в нос ударил аромат минерала, на сей раз похожий на дыхание моря. Он сделал еще один шаг наугад, и таинственный запах стал подниматься с пещерного пола подобно дыму, почти как фимиам; в прохладе пещеры он был горячим и сухим, словно воздушный поток в атмосфере.
С другой стороны, он почти до неприличия напоминал о человеческом присутствии. Это был дурманящий запах женщины, струящийся из скалы, будто случайно спровоцированный несмелыми человеческими шагами. И с запахом на Мэтта снизошло прозрение. Он осознал, что тысячи лет назад эта пещера служила местом проведения ритуала; сюда приводили новичков, чтобы они познали смерть и возрождение. Странные очертания входа в пещеру, ее влажная утроба, напоминающая женскую, запах мускуса и магические настенные символы – все испускало ауру опасного любовного приключения. Он знал, что преобразующий ритуал возрождения вполне возможен. И более того, пещера приводила ему на память обещание, которое он некогда дал Крисси. Для Мэтта человек в кукурузе и его собственный страх перед пещерой имели одну и ту же природу.
Спотыкаясь в темноте, он разглядел наконец узкую полоску света, обозначавшую выход, и в панике бросился туда со всех ног. На секунду он испугался, что проход для него слишком узок и что он застрянет, но этого не случилось, и он выбрался наружу, тяжело пыхтя в знойном воздухе и зажмурившись от яркого света
Он лишь на миг оглянулся на узкую щель в скале, а потом пошел напролом через заросли. Снова оказавшись за рулем автомобиля, он услышал где-то на севере урчание далекого грома.
38
– Она приближается, Джесси, как я тебе и предсказывала. Разве это не чудо! Ты не почувствовала, что стало прохладней еще градуса на два? Посмотри на север. Посмотри, как она надвигается на нас, темнеющая, развевающаяся, как знамя, озаренное небесным светом. Но ты все это и сама знаешь. И что дождь – это просто эфирные шелковинки, свободно падающие из тучи. Мы говорили об этом, правда? О том, что в короткий человеческий век нам дано увидеть такую красоту! Теперь ты сама видишь. Теперь ты можешь верить в ангелов – смотреть, как они там собираются, толпятся в раскаленном воздухе, катаются на воздушных волнах, толкают друг друга. Джесс, ангелы устремляются к нам!
Знаешь, когда человек забывает язык – любой язык, он в первую очередь утрачивает способность писать. Затем теряется навык чтения. Наконец человек постепенно разучивается говорить; и язык, такой поразительно сложный, существующий по жестким правилам и законам, но все же без конца создающий новые формы, подобия, метафоры и протуберанцы чистого света, исчезает навсегда.
То же самое, Джесс, происходит с языком ангелов. Надо думать, когда-то он был дарован смертным, чтобы они могли при необходимости писать на небе таинственными облачными символами, но теперь вторичное искусство чтения утрачено навсегда. Сейчас даже стало модным отрицать, что этот язык когда-либо существовал. Облака, утверждают умники, не хмурятся и не сердятся, не капризничают и не досадуют; они никого не запугивают и никогда не грустят. Дождь – это не слезы, это просто дождь.