Теперь я из щупленького и невзрачного паренька превратился в крепыша. Приятно было ощущать, как на загорелых руках играют твердые бицепсы, а ноги никогда не чувствуют усталости.
Много свободного времени проводили на Северном Донце. Купались, соревновались в плавании, прыжках в воду. А это тоже неплохая закалка.
Прошло не так много времени, а мы уже летаем парами, звеньями. Очень интересно выполнять маневры, когда самолеты находятся один возле другого в нескольких метрах.
Николай Сергеевич всегда с нами: днем на аэродроме, а вечером в казарме разбирает ошибки, рассказывает о тонкостях летного дела, о всяких поучительных случаях из собственной практики и жизни других летчиков. Мастерски он умел рассказывать и курьезные истории, и тогда здоровый смех курсантов потрясал казарму.
Всем сердцем полюбили мы своего инструктора. Знали; он строгий и взыскательный, порою вспыльчивый, но принципиальный командир, чуткий и заботливый человек. От него ничего не утаишь, даже имена любимых девушек знал.
Покажет ему курсант фотокарточку своей девушки, а сам краснеет.
– Ты смотри, любовь надо беречь. Она ведь, как нежный цветок, должна вырасти в большое и красивое чувство.
Вот он какой был, наш инструктор. Однажды говорит мне:
– А ты, Иванов, почему не покажешь своей знакомой девчины?
– Да у меня еще никого нет, – смущаюсь я. Курсанты добродушно подтрунивают.
– Не беда, придет и твое время, – говорит Николай Сергеевич, – у тебя сегодня другая радость. Отец приехал. Мы сейчас пойдем завтракать, время подошло, а ты иди встречай отца. Приходи с ним в столовую. Я дам команду дежурному по кухне.
– Спасибо, товарищ старший лейтенант!
– Скажи отцу, что у тебя все идет хорошо. О недостатках не распространяйся. Днем сходите в город, побудьте вместе. Перед отъездом обязательно познакомь меня с ним.
Отец пробыл у меня сутки – воспользовался своим отпуском. Мы ушли далеко в поле. Уселись на траве и повели разговор.
– Дома все благополучно, мама здорова, братья учатся, кроме Леньки – тот еще мал. Ну, а как у тебя дела?
Я с радостью рассказываю о полетах, учебе, товарищах, о нашем инструкторе.
– А нельзя ли с ним повидаться?
– Он, папа, сам хотел с тобой встретиться. Вечером отец познакомился с Николаем Сергеевичем.
– Ты, Иванов, пойди погуляй, а мы с отцом поговорим.
О чем они говорили, не знаю. Но уезжая отец сказал:
– Служи, сынок, хорошо, исправно. Тебя инструктор хвалил.
Мне было приятно это слышать. Как-никак и мать обрадуется, и братья тоже.
– Будь дисциплинированным, но не выслуживайся. Исправный солдат всегда хорош, у любого командира.
Наконец программа обучения закончена. Скоро выпуск. С нетерпением ожидаем этого дня. Со всех курсантов сняты мерки и шьется командирская форма. Ходим в пошивочную мастерскую и любуемся на себя в зеркале.
Кто-то из ребят раздобыл эмблемы военного летчика, изготовленные из особой золотой канители. Я тоже приобрел такую эмблему и положил ее в чемодан.
6 ноября 1939 года, в канун праздника Великой Октябрьской социалистической революции, последний раз в парадной курсантской форме мы выстроились в большом зале училища и с волнением слушали приказ Наркома Обороны.
Итак, мы военные летчики. Двенадцать человек, наиболее успешно окончивших училище, направлялись не в боевые полки, а на курсы усовершенствования командиров звеньев, в город Кировабад. В эту группу был зачислен и я. Для нас это была большая радость, высокая честь, оказанная доверием старших.
Весело и радостно отпраздновали 22-ю годовщину Октября и уже чувствовали себя «воздушными волками», хотя и были, как в дальнейшем каждый из нас понял, едва оперившимися птенцами, так как научились всего лишь пилотировать самолет-истребитель. А этого слишком мало для того, чтобы стать настоящим боевым летчиком.
Но сознание того, что мы уже не курсанты, а командиры, давало себя знать. Добротно пошитые и складно сидевшие синие френчи, брюки-галифе, пилотки и начищенные хромовые сапоги неимоверно возвышали нас в собственных глазах.
Мы знали, что началась война с белофиннами и старались туда попасть. Но ребятам из «кировабадской дюжины» не повезло. Мы поняли, что не только нам, кировабадцам, но и тем товарищам, которые получили назначение в другие боевые полки, надо многому еще учиться.
Именно это мы поняли, прибыв на военно-авиационные курсы усовершенствования. Прислушавшись к «старичкам», узнаем, что на курсах есть три звезды первой величины: командир нашего отряда старший лейтенант Храмов, командир соседнего отряда капитан Орлов и инструктор старший лейтенант Маскальчук. Хотелось no-скорее увидеть этих летчиков, и прежде всего, командира своего отряда Храмова. Но он пока что находился в отпуске.
Первым увидели капитана Орлова. По внешнему виду, он действительно был похож на орла: выше среднего роста, стройный, подтянутый с неторопливыми движениями и пронизывающим взглядом. Крупный с горбинкой нос и будто высеченное из камня лицо, с широкими вразлет бровями, завершали это сходство.
Удивительной противоположностью Орлову оказался инструктор Маскальчук. Это был веселый, жизнерадостный человек. На голову лихо посажена пилотка, из-под которой вьется светлый чуб. Всегда смеющиеся глаза и едва заметные выгоревшие от солнца брови. А голос такой звонкий и задорный. Инструктор сразу всем нам понравился.
Шли дожди, но Маскальчук не давал нам скучать. Бывало соберет нас вокруг себя и начнет рассказывать всевозможные истории.
В один из таких дней на улице было грязно, моросил дождь. Через окно мы увидели человека в дождевике.
– Командир отряда прибыл! – раздался чей-то голос.
– Где он?
– А вот, под краном моет сапоги.
Старший лейтенант Храмов с улыбкой подошел к группе инструкторов, пожал им руки. Одет очень опрятно, туго затянутый пояс подчеркивал стройность его натренированного тела. Голос спокойный и мелодичный, четко произносит каждое слово.
Много на свете есть людей, с которыми при первом знакомстве устанавливается особый душевный контакт и взаимопонимание. Такими бывают обычно цельные натуры, с богатым интеллектом, скромные, требовательные к себе и не менее к другим. Вот таким оказался и наш командир отряда. Впрочем, никакого сияния звезды первой величины от него не исходило.
Прошло два дня. Мы выехали на аэродром, находившийся километрах в тридцати от города. Самолеты, на которых предстояло летать, должны были перегонять с центрального аэродрома инструкторы. Приехали, ждем минут двадцать. Наконец, послышался гул моторов и мы увидели летящие в плотном строю пять истребителей. Вел их Храмов.
Группа низко пронеслась над аэродромом. Четыре самолета сели, а ведущий остался в воздухе. Храмов заходит вдоль старта на высоте метров 10–15 и, поровнявшись с посадочным «Т», начинает выполнять каскад фигур высшего пилотажа.
Не более 6–7 минут длился этот изумительный по красоте и точности исполнения полет. В воздухе был артист своего дела, летчик высшего класса. Такого великолепного зрелища видеть нам еще никогда не приходилось.
Сердца наши переполнились неизъяснимым чувством. Мы переглянулись между собой.
– Вот это да! – выразил общий восторг кто-то из ребят.
Храмов зашел на посадку, «притер» самолет точно у посадочного «Т», зарулил на стоянку. Потом неторопливо подошел к нем и как-то очень просто, даже буднично, сказал:
– Ну что ж, товарищи, начнем учиться…
Группа, в которой я оказался, поступила в распоряжение инструктора Забаштина. Три месяца пребывания на курсах мы занимались с ним только, полетами. Забаштин – человек замкнутый, очень строгий, даже излишне придирчив и педантичен до мелочей. Но все это компенсировалось его добросовестным отношением к обучению нас летному делу.