— Да, уже вот-вот опубликуют для всенародного обсуждения. И знаешь, как там поставлен вопрос о воспитании человека?.. Слушай, Аркадий, а ты дома у меня был?
— Был, Борис Иванович, был.
— Ну, что там? Переживают?
— Очень. С Риммой даже поговорить не смог. Да вот и они сами, — сказал Зиненко, показывая в конец вокзала.
Полина Поликарповна и Римма тихо шли по перрону. Обе грустные, молчаливые. Полина Поликарповна остановилась в двух шагах от Бориса Ивановича. А Римма ткнулась лицом в грудь отца, затряслась точно в ознобе.
— Ну, ну, без этого, — сказал Борис Иванович и обнял дочь за плечи. Зиненко подошел к Римме и взял ее руку в свои ладони.
Ракитин посмотрел на Зиненко.
— Так ты приходи вечером, Аркадий. Поговорим обо всем. А начальнику депо скажи, что все его предложения пошли в дело. Новые рекомендации по грузовому транспорту готовятся. Вот, вот, приказ должен быть.
Дома Ракитин намеревался сразу же раздеться и освежиться под душем. Но тут неожиданно заявился к нему Сахаров. Он выглядел очень усталым и задумчивым. В голосе вместо привычной бойкости слышалась какая-то настороженность.
— Я насчет выборов пришел посоветоваться, — сказал он, усаживаясь на предложенный Ракитиным стул. — Извините, что беспокою дома после дороги. Так уж получается.
«Неужели его волнуют только выборы?» — подумал Ракитин. И, в свою очередь, спросил: — А что вам, собственно, не ясно? Готовьтесь!
Сахаров помолчал в нерешительности, потом, преодолевая неловкость, объяснил:
— Подготовка у нас идет, Борис Иванович. Меня беспокоит другое. Кого горком думает рекомендовать секретарем парткома?
Ракитин уловил мысли Сахарова и посмотрел прямо ему в глаза.
— Зачем же рекомендовать? Пусть сама партийная организация решает. На месте видней.
— Ну, все же, — пожимал плечами Сахаров. — Мнение горкома — очень важный фактор. Особенно в настоящей обстановке. Вы же знаете…
— Нет, нет, — решительно сказал Ракитин. — Никаких рекомендаций. Самая лучшая рекомендация — это оценка работы коммунистами. Так что подождем собрания.
— А я полагаю, что вопрос нужно подработать. Нельзя на самотек пускать. Мало ли что.
Ракитин молчал. Ему трудно было говорить с человеком, который никак не желал осмыслить того, что произошло.
28
На последнем перегоне Сазонов-младший вел поезд, как он любил говорить, с ветерком. За тепловозом, не отставая, мчались воздушные вихри, подхватывая обрывки бумаги и сухую траву.
Путь здесь был прямой, без малейших изъянов. По сторонам, насколько хватало глаз, широченными плесами разливались пенистые ковыли. Только изредка у горизонта ломали равнину пологие холмы с красноватыми срезами на верхушках да местами вздымались хвосты коричневой пыли от машин, бегущих по степным дорогам.
Настроение у Сазонова-младшего было хорошее. Во-первых, потому что два часа назад он сумел, не задерживая поезда, отыскать неисправность в топливной системе дизеля и вернуть тепловозу потерянную было мощность. Во-вторых, его радовало то, что в этом рейсе ему удалось уже сэкономить четыреста двадцать килограммов топлива, чего он никогда еще не добивался на этом участке. И сейчас, поглядывая на стрелку скоростемера, Юрий старался прикинуть, сколько еще даст ему экономии топлива сила инерции поезда на оставшемся отрезке пути.
Ритмичное постукивание колес все время подогревало у Юрия желание петь или декламировать. Такое желание возникало у него и во время других поездок. Но сегодня было оно особенно сильным. И он бормотал про себя, по привычке подбирая рифмы:
«Нет, не то», — остановил себя Юрий и начал снова:
«О-о, теперь кажется лучше!» Он вспомнил недавний поход с Майей на пляж, веселую игру в мяч на залитом солнцем песчанике. Но было это все-таки давно, больше недели назад. А после этого они уже никуда не ходили: ни купаться, ни в парк. Майя все эти дни готовилась к экзаменам. И Юрий старался не мешать ей, не затевал никаких свиданий. Даже не заходил в секретарскую. «А сегодня нужно встретиться, — подумал он. — Хотя бы на час…»
Настойчивые позывные рации перебили его мысли. Сквозь шум и потрескивание в эфире пробивался твердый мужской голос:
— Внимание, внимание! Вызываю сто семьдесят второй! Слушайте!.. Я — «Депо»!
— Да, да, сто семьдесят второй слушает.