Разговор был недолгий. Ракитин уже знал историю с отторжением Егорлыкского плеча и хорошо понимал беспокойство Кирюхина. Поэтому предложение о том, чтобы просить ЦК вмешаться в это дело, показалось ему вполне допустимым.
— Добро! — сказал он. — Только без торопливости. Тут, брат, на ура не возьмешь. Доводы нужны веские.
— Доводы есть, — не задумываясь, ответил Кирюхин. — На этом участке ежегодно выполняли полтора плана по грузообороту. Можно проверить.
— Вот, вот и пишите. Приложите ответы министерства. На первом же заседании бюро обсудим.
Эта затяжка не нравилась Кирюхину. Он рассчитывал на то, что секретарь горкома проявит оперативность и даст делу ход не позднее завтрашнего дня. Но теперь все было ясно: подготовка и обсуждение вопроса займет не меньше недели. За это время многие забудут об успехе Мерцалова.
Словно отгадав мысли собеседника, Ракитин заметил:
— Поймите, Сергей Сергеевич, ведь поставить вопрос перед ЦК недолго. А вот доказать, убедить… Ну, ничего, постараемся.
Ракитин улыбнулся и проводил Кирюхина до самой двери.
9
Дома на глаза Ракитину первым попался сын Митя. Чистый, в незнакомой новой рубахе с тропическими пальмами, он стоял серьезный, напыщенный, загадочно поводя своими синими, не умеющими хитрить глазами.
— Ух, какой ты модный, — сказал Борис Иванович, с ног до головы оглядев сына. — В честь чего это, а?
Но Митя не успел открыть рта, как в прихожую вошла дочь Ракитина, стройная, слегка пополневшая, подстриженная под мальчишку и с золотым медальоном на красивой смуглой шее.
— Римма? — удивился Борис Иванович. — Почему так внезапно? Ни письма, ни телеграммы? Хотя бы позвонила. Вот молодежь. Ну ладно, ладно, подавай щеку.
И он трижды поцеловал ее. Потом долго смотрел в лицо, будто не узнавал. И опять поцеловал.
— Ты как: одна или с супругом?
— Одна. Ушла я от него, — тихо сказала Римма.
— Что? — Борис Иванович на какое-то мгновенье остолбенел. — Как то есть ушла? Ты же писала, что счастлива, что едешь с ним отдыхать в Болгарию, потом еще куда-то, чуть ли не в Рим. А теперь?
— Обманул он меня, — сухо ответила Римма. — Холостячком прикинулся, а у него жена, двое детей. Словом, жених с прида́ным.
Борис Иванович опустил голову, задумался. Он слышал и не слышал слова дочери. Они сейчас звучали словно из другого мира. А голос был ее, Риммин.
— Странно все же, — вздохнув, сказал Борис Иванович. — Ну, этот обманул. А что Мерцалов сделал тебе плохого? Женились вроде по любви. Все как надо. И мужик он деловой, энергичный.
— Не знаю. Когда уходила, знала, а сейчас ничего не знаю.
Она повернулась к стоявшему у стены пианино и, не садясь, одной рукой проиграла коротенькую грустную мелодию.
У Бориса Ивановича подступил тугой ком к горлу. Он ушел на кухню, где жена готовилась накрывать на стол. Полина Поликарповна взяла мужа за руку и сказала вполголоса:
— Хватит казнить человека. Ну получилось и получилось. Ты же ей отец, а не только секретарь горкома.
— А ты напрасно делишь: отец, секретарь. Может, как раз твои убеждения…
— Какие убеждения? — прервала его Полина Поликарповна. — Ну, какие?
— Забыла? — Борис Иванович взял вилку и медленно постучал ею по краю стола. — А кто говорил: «С твоей внешностью только на сцену, Риммочка, только на конкурсы». А Риммочка нос кверху и сама уже не знает, чего хотеть.
— Ладно, хватит, — строго сказала Полина Поликарповна, и забрала у него вилку. — Не порть, пожалуйста, вечера.
За столом Борис Иванович выпил рюмку коньяка, лениво поковырял вилкой в тарелке и попросил крепкого чаю. Когда шел домой, вроде хотел есть, а тут и аппетит пропал.
Полина Поликарповна старалась завести разговор то о Митиных проделках, то о студии местных художников, которой она руководила, хотя сама рисовала очень редко и не каждую картину доводила до конца.
Настроение за столом было невеселым. Наконец Полина Поликарповна выпила полрюмки коньяка и махнула рукой:
— Ладно, не горюй, дочка. Отдохнешь дома, успокоишься. Работу подберем тебе получше.
— Зачем подбирать, — возразила Римма. — У меня профессия.
— Неужели опять диспетчером на железную дорогу пойдешь? Не знаю, что в этом хорошего: ночные дежурства, тревоги, ответственность. Разве это женское дело?